Олег Меньшиков поставил "Горе от ума"
После шестилетнего перерыва Олег Меньшиков вернулся в театр. Не только в качестве актера, но и режиссера-постановщика. Для своего театрального дебюта он выбрал хрестоматийное "Горе от ума", а для премьерного гастрольного показа — город Ригу, где и состоялись первые три спектакля, имевшие оглушительный успех у местной публики. Из Риги — СЕРГЕЙ Ъ-НИКОЛАЕВИЧ.
— Понимаешь, это будет "Гибель богов",— сказал мне еще зимой Паша Каплевич, показывая свой макет декораций разрисованный под барочного Гонзаго.
— А где печка? — поинтересовался я: по моим воспоминаниям в прежних спектаклях "Горе от ума" все действие вертелось вокруг старинной кафельной печки.
— Да будет тебе печка,— отмахнулся Паша,— главное тут перспектива...
Перспектива и впрямь вырисовывалась роскошная — Грибоедов, Гонзаго, Меньшиков, Каплевич... Классические колонны и величественные лестничные марши рифмовались со звонкими грибоедовскими стихами. Ампирный мрамор, казалось, озвучен монологами Чацкого, а нежно подсвеченные небеса в плафоне под колосниками были идеально приспособлены для эффектного выхода-антре и для финальной коды с каретой.
В сущности, вся роль Меньшикова и разместилась на двух репликах: "Чуть свет уж на ногах, и я у ваших ног", и "Карету мне, карету". А между ними — спектакль, выстроенный как незримая анфилада, идущая вглубь театральных времен: от расписных задников Гонзаго до фанерной мейерхольдовской конструкции, от старого Малого театра к товстоноговскому БДТ. Такая вот перспектива. Попробуй не заблудиться. Шаг вправо — и вот тебе уже тюзовский бодрый утренник, шаг влево — академическое занудство.
Скажем сразу, режиссеру Меньшикову удалось избежать и того, и другого. Может быть, потому что он делал спектакль не под новую концепцию, и даже не под себя — знаменитость, а — для других. В своем желании быть услышанным и понятым он прямодушен, как Чацкий. Но совсем не как Чацкий терпелив и настойчив. Широким жестом он распахивает занавес театра. Громада классического текста без единый купюры, музыка Валерия Гаврилина с балалаечным русским распевом и симфоническим пафосом, роскошные бальные костюмы от Игоря Чапурина — фантазия haute couture на тему портретов Брюллова и Тропинина. Но главное все-таки — актеры. Ни одной проходной роли. Ни одного случайного персонажа.
Есть сложно придуманная партия Софьи — маленькой, надменной гордячки, книжной барышни с ледяными глазами и царапающими, обиженными интонациями (удача Ольги Кузиной). Ей в пару длинноногий и длиннокудрый красавец Молчалин (Алексей Завьялов), словно нечаянно перепорхнувший из парижских "Опасных связей" в степенную фамусовскую Москву. Есть "настоящий полковник" Скалозуб (Сергей Пинчук), затмевающий всех сиянием своих эполет, галунов и бесхитростной какой-то детской улыбки. И тут же рядом с дебютантами опытные зрелые мастера. Игорь Охлупин — Фамусов, печальноглазый, драматичный, измученный своими тайными тревогами и страхами. Екатерина Васильева — Хлестова, рыжая задиристая примадонна, привыкшая всех подкалывать и всеми повелевать. Сергей Мигицко — неутомимый комедиант Репетилов, виртуозно проигрывающий за пятнадцать минут своего монолога все варианты судьбы русской демократии. А вместе — ансамбль. Даже не столько в театральном, а в каком-то оперном, музыкальном смысле этого слова. Кажется, еще немного и они запоют. И уж наверняка затанцуют.
Ведь весь второй акт — это бал, окрашенный тревожным петербургским колоритом и управляемый одной только музыкой стихов, перекличкой реплик, нервным перебоем интонаций и голосов. Доминируют два цвета: красный и горчичный. Красные мужские фраки, как стручки перца, обмазанные горчицей шлейфов, огненное платье Софьи, багровая мантия Хлестовой, алый жилет Загорецкого. Сплетня подается на фамусовском бале как самое острое, самое пряное блюдо, которое поглощается тут же с первобытной веселой жадностью. Страсти кипят, глаза горят, веера нервно трепещут,— но и этот фарсовый, опереточный каскад аранжирован и звучит как оперный хор. Стихотворная музыка "Горе от ума" возвращает нас к романтизму в его подлинной московской версии — к прозрениям Мочалова, гитарному надрыву Аполлона Григорьева, к героическому пафосу Ермоловой. Вот откуда в спектакле Олега Меньшикова это ощущение романтической дали, нездешнего простора и "взволнованной страсти". Он ставит спектакль, как поэт, и сам играет поэта.
Что для него главное? Любовь к Софье? Ненависть к фамусовской Москве? Поражение любовника? Победа героя? На самом деле ничто не имеет значение. Со сцены колоколом бьет декламация Меньшикова, заглушая любые привычные объяснения. Чацкий — видение. Фантом, приземлившийся в нелепых валенках и в необъятной шубе на фамусовский паркет, где жила, шалила и играла чужая молодость, чужая жизнь, где его никто не ждал, где он оказался немил, нехорош и даже опасен.
Наверное, еще никогда темперамент Меньшикова не создавал такого напряженного сценического действия, такого яркого сценического портрета. "Трагический тенор эпохи" — сказано как будто про него. Миф неприступной звезды, репутация замкнутого и очень неконтактного артиста совершенно неожиданно срабатывает на весь замысел роли. Все дело в том, что Чацкий, каким его играет Меньшиков,— сама контактность, сама непосредственность и душевная открытость. Мгновенные реакции. Мгновенные слезы и смех. Рапирные уколы незлых острот и дурашливых насмешек. Его Чацкий готов любить всех, но его не любит никто. Он жаждет общения и участия, а его сторонятся и избегают. Он так и проходит едва ли не весь спектакль в обнимку со своей шубой, так и провальсирует в одиночку с воображаемой Софьей.
Финальный монолог, который всегда исполняли как жестокий приговор миру фамусовых и скалозубов, Меньшиков прочитает как прошение о помиловании. Он будет плакать и смеяться одновременно. Он буквально будет сходить с ума. А вместе с ним — и весь зрительный зал. Во всяком случае, так было на недавних гастролях в Риге, когда после ухода Чацкого еще несколько минут зал неистовствовал, не в силах заставить себя дослушать финальную реплику Фамусова.
Что ждет его в Москве? "Что станет говорить Княгиня Марья Алексевна?" Дождемся столичной премьеры. Но как бы то ни было, к началу нового театрального сезона обещана сенсация. Олег Меньшиков сразу в двух ролях — Чацкого и режиссера.