Каждую весну и каждую осень в лесах Пенсильвании, где-то в трех полетах стрелы от городка Блумсбург, вдруг появляются толпы народа. Толпы говорят по-русски и поют песни
Сонная речка, словно вытекающая прямо из романа Фенимора Купера, оглашается песнями и криками. Там, где некогда индейцы свежевали бледнолицых братьев вручную, еще не прибегая к помощи "одноруких бандитов", возникают разноцветные палатки и люди со всей Америки. Из России. И даже из Швейцарии. Это одно из самых бурных событий русской Америки: слет КСП — клубов самодеятельной песни.
Кто из нас в свое время не отведал этой сладкой отравы, настоянной на дыме костра и аромате полузапретности! В турпоходах, где не пахло ни советской властью, ни электрификацией всей страны, так славно пелось про Зурбаган и Кейптаун... Это явление один американский ученый окрестил "звуковым самиздатом" и посвятил ему целое исследование.
Ну, пока хриплое бренчание под гитару отдавало диссидентством, еще понятно. А сейчас-то чего суетиться? Купи себе таймшер и загорай до отвала в любом зурбагане. И любых песен, самых когда-то крамольных,— хоть запойся!
Но так уже устроена загадочная русско-еврейская душа, что временами она начинает томиться. Даже от заокеанского комфорта, заработанного с таким трудом. Хоть разок в год (а лучше в месяц) ей подавай настоящий лес, аутентичный костер, ностальгических комаров, шашлыки и, конечно, гитарный перебор.
В Америке доступно все. Но ни за какие деньги не купишь это волшебное чувство: ты написал новую песню, ты поешь ее в лесу, на слете и чувствуешь себя еще большим Александром Городницким, чем сам Городницкий.
Тебя слушают завороженно. Особенно та, зеленоглазая, задумчиво накручивающая кудряшку на палец. Чем ты так растревожил ее душу?
— Понимаете, мой младший, Даня, ни за что не хочет говорить по-русски. Ну я и подумала: пусть хоть песни послушает. Вы не споете еще разок? Только помедленней и без выражения. Чтобы он смог разобрать текст, ладно? Папа у нас американец. Хороший парень, но полный янки. А сыну уже шесть лет. Даня, иди сюда! Шат ап, Дэниел!
Две с лишним тысячи народу собралось на этот слет. Не так уж много, если вспомнить гигантский Грушинский фестиваль авторской песни под Самарой. Но в процентном отношении к численности русской Америки здешние слеты — "агхиважный" показатель, как сказал бы один известный в прошлом эмигрант. Вопрос, конечно, спорный — стоит ли так настырно пестовать свою ностальгию, которая не покрывается никакими страховками? Попал в США — сиди и не чирикай. Новые песни придумает жизнь. Зачем же, мы и сами горазды.
Дождик песне не помеха даже в Америке
Средний возраст участников — лет сорок пять. Большинство приехало сюда лет десять назад. "Взяли язык", нашли приличную работу, купили жилье. Встретишь такого в городе — чинный ученый, преуспевающий программист. И только на слете видно, как горят глаза, сколько запала, как душа просит... Ах, мало ли чего она просит... Орды бардов с гитарами, их жены с детьми и внуками, тещи с русскоязычными собачками. Целые кланы с такими запасами продовольствия и выпивки, что могли бы выдержать и годовую осаду, отбиваясь от всяких чингачгуков копчеными куриными ножками. Но не сомневайтесь: все привезенное сюда будет съедено, выпито и спето за эти три бурных дня-ночи.
При всем изобилии творчески поддатых людей в огромном палаточном городке — нет, городе — довольно спокойно. Временами по главной (и единственной) улице проезжает джип с мощным прожектором. На подножках — мускулистые шерифоватые люди в черных комбинезонах. Они увешаны наручниками, дубинками, фонариками, баллончиками. На спине у каждого — крупная черная надпись "ГОП" — "Группа обеспечения порядка". В одном из них я узнал своего попутчика из Сан-Диего, добродушного физика Андрея Литвака. Сейчас он — одна из правых рук Великого Волика Черняка, который уже давно, безо всяких имитаций легитимных перевыборов стал главным. Просто к очередному слету выпустили фирменную футболку "Не Волик", и Волик спокойно одел (или надел — кто еще помнит?) ее.
Лет десять назад, только переехав на работу в Нью-Йорк из Москвы и никогда раньше не писав ничего такого походно-палаточного, Черняк быстро понял, чего здесь так остро не хватает нашим людям. И затеял фестиваль самодеятельной песни. В рыжевато-лысоватой голове Волика — тысячи имен и адресов, в его компьютерах — целая библиотека бардовских песен. Семилетняя Саша и полуторагодовалый Тимоша вместе с родителями участвовали в этих слетах еще накануне и сразу после своего рождения. Это к тому, что говорят: мол, русский язык и культура вымрут в Штатах вместе с нынешним поколением эмиграции. Не дож-де-тесь!
Постепенно отпочковались другие слеты и фестивали. Их по привычке еще называют бардовскими. Но там уже и рок, и эстрада, и капустники. Можно спать в палатках, а можно в домиках. Можно самим не надрываться, а просто купить билеты на коммерческий слет. Туда приедут самые популярные группы и певцы из самой Москвы или Израиля. Можно просто подпевать им и пить в такт.
Сегодня поют по всему лесу. Кто сам сочиняет музыку и текст, кто предпочитает стихи классиков. У многих есть уже собственные диски или страницы в интернете. Но все-таки главный кайф — это встретиться на слете, себя показать и других послушать. В отличие от КВН, где идет вечная борьба самолюбий и грызня из-за сотых долей очка, тут нет побежденных и нет лауреатов. Конечно, всем хочется пробиться на главный концерт слета. Туда пускают после предварительного отбора. Но даже если не прошел — можешь петь на любой поляне, у любого костра.
Для разнообразия на слет приглашают не только поющих, но и читающих. Вслух. Были Игорь Губерман, Игорь Иртеньев, вот позвали и меня. Помимо желания окунуться в полузабытую бардовскую стихию был у меня к этой поездке и шкурно-творческий интерес. Незадолго до того в Москве вышел мой сборник пародий. Я дальновидно взял гонорар книгами. Потом, проклиная свою дальновидность, с редкими оказиями переправлял их из Москвы в Сан-Диего. А тут такой случай: сразу 2 тысячи потенциальных читателей! Азартных творческих людей, которые по достоинству оценят мой немеркнущий талант. Дело, конечно, не в деньгах. Хотя почему бы и нет? Но отправиться на Восточное побережье с полным чемоданом книг и вернуться с чемоданом денег... Или хотя бы с руками, мозолистыми от автографов... Согласитесь, есть в этом что-то сокровенное.
Оставалась сущая безделица: почитать отрывки из книжки, сорвать бешеные аплодисменты — и барды расхватают новинку.
Поляна была полна народу. Сейчас допоет очередной участник и настанет моя очередь. Гул затих. Я, как говорится, вышел на подмостки. Из книжки воинственно торчали закладки — самые ударные пародии.
Но тут появился Андрей Литвак и закричал в мегафон:
От бардовской песни до блюза — один шаг. Даже меньше
— Получено штормовое предупреждение. Сейчас начнется гроза. Всем немедленно покинуть поляну!
Через минуту на подмостках остались только ливень и книжки. Я закрыл их курткой. Потом закрыл глаза и вспомнил все, что мне накануне говорила жена.
Когда открыл, ливень уже кончился. Открой я глаза пораньше, может, и он бы раньше перестал. Все снова сбежались на поляну. Они слушали то, что я читал, и смеялись там, где надо. Книги, правда, из рук не рвали, но штук двадцать... или даже десять... Один открыл и сразу стал хохотать. Я тоже — от радости. Кажется, это был все тот же Даня, только уже взрослый. Или его отец, постигший, наконец, тонкости русского юмора. Остальные книги могучий Андрей привез на себе в Сан-Диего.
— Понимаете, народ в массе еще не дорос до такого,— тактично сказал он, опуская огромную сумку к моим ногам.
Ладно, сказал я себе, мы будем расти навстречу друг другу. Так оно и получилось.
Скажи кто-нибудь лет пятьдесят назад нам, тайно собиравшимся в пригородном лесочке и наскоро зараставшим куцыми бородками, что наступит день и слеты КСП будут проводиться даже в Барселоне! И что все участники допоются до такого состояния, что даже хозяева отеля, расселив до упора всех гостей, забудут оставить номер для себя и скоротают ночь у бассейна, по-братски укрывшись чьим-то махровым халатом с надписью "Улан-Батор".
Как сказал некогда Жванецкий, "придумали себе духовность, чтоб оправдать отсутствие штанов". Но вот уже и штанов полно, и с карманами повсюду, даже внутри других карманов. Да и духовности — хоть компьютером ешь! В чем же дело?
Думаю, в китайцах. Они дышат нам в затылок. У них нет наших комплексов. У них — свои. И страшная воля к совершенству.
Один такой китаец учится музыке у моей жены. То есть их, к счастью, много. Но такой — один. Ему уже за тридцать. Он — гений программирования. Все придумывает на лету. Зарабатывает кучу денег. Не пьет и не курит. Если машина, то самый лучший "лексус" (не знаю, бывают ли они плохие). Дом — с новой стильной мебелью. Был хороший рояль. Он захотел еще лучший. Самый-самый. Перещупал все "стейнвеи" в радиусе полета "лексуса". Где-то не так звучало, что-то западало. Кончилось тем, что хозяева самого главного рояльного магазина Сан-Диего купили ему билет в Нью-Йорк. Лети, выбирай! Скоро он женится. Скоро — это года через три. Когда невеста окончит аспирантуру. Тоже чудненькая, на хорошеньких ножках. Правда, из музыки любит только его. Умненькая. Специалист по налогам. Летают друг к другу по праздникам через всю Америку. Да, этот парень уже стал призером нескольких конкурсов. Даже в Париже. Играл с симфоническим оркестром. Для вундеркинда он уже, конечно, староват, но среди любителей... Пройдет соленый Тихий океан, и Польшу, и Москву. Китаец! Хотя по-китайски ни слова не понимает. Даже в меню. Вырос-то в Америке. По-русски знает "мамочка", "привет" и "хорошо". Ну и хорошо.
Зачем ему прокопченная палатка в лесу? Дерево, к стволу которого прикреплена дюжина зарядных устройств для мобильников? Бабочки летят на свет телефончиков и плавят свои крылышки. Такой у них слет. У каждого — свой.
У них — у китайцев, у бабочек — нет нашего прошлого. У нас — их будущего. Мы никогда не станем американцами. И уже не переживаем из-за этого. Дети — еще туда-сюда. У Жванецкого, например, его здешний Макс по-русски ни бум-бум. Но все равно что-то пишет, тянется на сцену.
А внуки наши... Ну, это уже совсем отдельная песня. Может, мы еще услышим ее. Просто немножко помолчать в темени леса.
...Нам надо песню допеть,
Нам надо меньше грустить.
Ча-ча-ча!