Московский ТЮЗ на Авиньонском фестивале
В Авиньоне продолжается 52-й Международный театральный фестиваль. По сравнению с прошлым годом, когда из русских спектаклей была составлена отдельная программа, в этом году наше представительство кажется скромным: всего два спектакля одного московского театра. Правда, среди них — одна европейская премьера. Московский ТЮЗ играет в Авиньоне идущую уже второй сезон "Грозу" Генриетты Яновской и "Татьяну Репину", новинку, поставленную Валерием Фокиным по специальному заказу фестиваля.
Под фестивальные гастроли ТЮЗу в Авиньоне отдали капеллу Кающихся. Вообще, добрая половина авиньонских театральных площадок расположена в бывших культовых заведениях: замшелые, и гулкие пространства, где некогда смиренно возносили к небу свои молитвы какие-нибудь кармелиты или бенедиктинцы, теперь отданы тем, кто, если сверяться со строгими церковными законами, совершает богопротивные акты лицедейства и ежевечерне впадает в ересь, уподобляя себя творцу.
Впрочем, о культовом прошлом авиньонских "театров" зрители не задумываются. Какая разница, кто молился там, где сегодня разыгрывают драму из жизни нашей коммуналки времен чеченской войны (нелепая пьеса Вероник Ольми "Хаос на ногах" очень понравилась французской критике) или дает представления тайваньский Театр марионеток (место "русского сезона" в этом году занял "восточный сезон"). Но Валерию Фокину именно храм Кающихся пришелся как нельзя более кстати: действие забытой чеховской одноактовки "Татьяна Репина" происходит во время венчания. И режиссер довольно долго притворяется, что больше всего его как раз занимает реконструкция старого церковного обряда.
Перед началом зрителям преподносят порцию русской этнографии. Жених с невестой и гости выплывают на площадь перед храмом из переулка и, вклинившись в ожидающую начала публику, исполняют положенные по такому случаю песни и пляски. Потом вместе с батюшкой и дьяконом терпеливо ходят по церкви между рассевшимися зрителями и вроде бы на полном серьезе имитируют церемонию. Главное начинается тогда, когда самые нетерпеливые начинают недоумевать и ерзать на стульях. Именно тогда в божий храм возвращается с того света брошенная нынешним женихом и отравившаяся с горя актриса. Ее бывший любовник не нашел ничего лучшего, чем венчаться в день ее сороковин. Ей же в ответ пришлось явиться на свадьбу и устроить из таинства жанровый винегрет, гремучую смесь мелодрамы с русским гиньолем. Призрак оказывается живее всех живых, всего сонма одуревших от церковной духоты и изнывающих от заунывного таинства гостей, напомнивших персонажей чеховской же "Свадьбы". Кажется, не случись в храме "инцидента", они преспокойно пришли бы домой, обсуждали бы приданое и ждали, когда же наконец пожалует генерал.
Кстати, у Чехова заглавная героиня остается внесценическим персонажем. Собранный из отрывочных реплик, престранный чеховский этюд Фокин изрядно сократил, а досочиненную роль сделал главной. Француженка Консуэло де Авилан (Репина) и Игорь Ясулович (жених Сабинин), для которых в традиционном понимании слова "роль" никаких ролей-то и не написано, под руководством Фокина умудряются сыграть очень много. Их сконцентрированный актерский минимализм будто расшивает тугую партитуру спектакля.
Этих двоих невидимой нитью связывает театральная дьявольщина, та "частица черта", которая правит сценой и не хочет знать ритуальных запретов. Потусторонний театр изнутри разъедает церковный спектакль. Покойница Репина и обезумевший Сабинин на пару лихо отыгрывают по-французски кусочек из какого-то водевиля Лабиша и отрывок из "Дамы с камелиями" Дюма. Бледной лицо самоубийцы оживает страшноватой вампирской улыбкой, ее черные, унылые одежды одним движением потайного шнурка превращаются во фривольное мини, а его ноги сами начинают выплясывать канкан, не желая повиноваться страху, засевшему в безумных глазах.
Мистика у Фокина приправлена умным и весьма уместным юмором. Провинциальный репертуар бедной Репиной — реальность. Была ли мечта? Перед тем как исчезнуть, женщина читает монолог Нины Заречной, тот самый, где сказано, что надобно нести свой крест и верить. Вакханалия сорванной свадьбы на три минуты начисто забывается, потому что эти слова Консуэло де Авилан произносит так отважно просто, как уже давно никто не отваживался их выговорить. Русская публика знает их наизусть, а французы ничего не понимают, потому что она читает по-русски. Легкий акцент вкупе с вдруг проявившейся беззащитной искренностью придает заезженному тексту важность и честность неподдельной театральной молитвы. "Неужели я и вправду чайка?" — будто переспрашивает счастливая покойница? — "Все зря",— в ответ ей ворчит в финале спектакля по-французски русопятый церковный сторож.
Кто-то из местных рецензентов, не добравшихся до сути спектакля, от души посочувствовал на газетной полосе русским: им почти целый век запрещали молиться, так они теперь даже в театре наверстывают упущенное. Замечание высказано, разумеется, не по адресу, но само по себе оно верно. Охотников всерьез креститься на русской театральной сцене сегодня предостаточно. Кто только не выносит теперь на подмостки бутафорскую церковную утварь, пытаясь присягнуть новомодной и, в сущности, насквозь театрализованной духовности. Те, кому не отказал вкус, морщатся и обходят такие места стороной. Фокин же ответил, причем чисто театральными средствами, чистой театральной формой. Можно сказать, что он поставил весьма важный для современного русского театра спектакль. Но вряд ли французские зрители поняли, какую неожиданную услугу оказал нам их самый знаменитый театральный фестиваль. Московская же премьера "Татьяны Репиной" состоится в начале октября.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ