Фестиваль балет
Последним проектом двухнедельного фестиваля Tanz im August стало выступление Деборы Хей — легендарная американка показала, как неплохо может выглядеть постмодернизм в старости: бодрости тела и ясности сознания 71-летней пионерке этого направления не занимать. Перспективы самого фестиваля выглядели к финалу менее оптимистично — три из пяти кураторов объявили об уходе, оставшиеся дали понять, что Германия скоро может лишиться своего главного фестиваля современного танца — во всяком случае, в его нынешнем "независимом" виде. С последними проектами и планами фестиваля разбиралась в Берлине ОЛЬГА ГЕРДТ.
Проблема возникла из-за кадровых перемен в театре Hebbel am Ufer, точнее, из-за покинувшего его после девяти лет руководства Матиаса Лилиенталя. Харизматичный берлинец, известный тезисом "Kunst ist scheie" ("Искусство — это говно") и междисциплинарными проектами, превратившими Hebbel в популярную площадку актуального искусства, был одним из кураторов Tanz im August. Преемница Лилиенталя на дверь фестивалю не указала — напротив, выразила желание взять его под крыло, что, возможно, решило бы проблему с копродукцией, от которой Tanz im August вынужден постоянно отказываться по финансовым причинам. Свежий пример обнародовали в разгар фестиваля оставшиеся у руля кураторы — Ульрике Бекер и Андре Терьоль (Andre Theriault), рассказав, почему не получилось с французским хореографом Борисом Шармацем, который сам предложил фестивалю свой проект. Предложение, из разряда тех, от которых не отказываются, к счастью, в мусорную корзину не полетело, и проект все равно достался Берлину (спектакль Шармаца покажет осенью новый фестиваль Foreign Affairs). Но самолюбие крупнейшего немецкого танцевального фестиваля все же пострадало, поскольку создавать события, то есть оригинальные постановки, важнее и престижнее, чем прокатывать чужие "хиты". На конфликт финансирования и амбиций пресса указывала давно, критикуя Tanz im August за "прошлогодний снег" в программе. Но, беспокоясь, что под крышей Hebbel мероприятие потеряет свою независимость, действующие кураторы предложили перенести его на территорию Kulturprojekte Berlin.
Бурное голосование вопроса с публикацией дискуссий и манифестов на сайте фестиваля от программы не отвлекло, но на угол зрения повлияло. Легенда Деборы Хей, к примеру, соратницы и современницы Кейджа, Каннингема и прочих постмодернистов, без которых в современном танце точно ничего бы не стояло, не двигалось и не росло, сработала бы в более мирное время, наверное, идеально. Не вызывая тревожных размышлений о геронтофилии, отраженных в шутке Игоря Моисеева: "Можно ли танцевать в 80 лет? Танцевать можно, смотреть нельзя". Элегантная пожилая леди 50 минут демонстрировала то, чему она посвятила жизнь: танец, очищенный от всего — содержания, личности, каких-либо логических или грамматических связок между движениями вообще. Соло "No Time to Fly" походило на текст, в котором нет слов. Что-то вроде беззвучной музыки у Кейджа. И в абсолютной тишине. Радикальная Хей иногда что-то напевала, иногда пронзительно кричала, иногда цитировала Беккета. Тело предавалось аналогичным бормотаниям и вскрикам, что гипнотизировало, но чаще разочаровывало. Абсурдистскую партитуру прожженная перформерша конструировала умело — но утомляла сама необходимость достраивать картинку в уме: в 71, как ни старайся, не позволишь себе ни больших скоростей, ни жестко зафиксированных движений. Додумывать, где колену распрямиться, не позволяет возраст, а где концепция, входило, похоже, в задачу зрителя,— а это не всем по силам. Уже на 15-й минуте люди смотрели не на сцену, а друг на друга: "Я тут один такой или всем скучно?"
Дебору Хей, впрочем, понять можно. Ее затянувшиеся протестные штудии родом из того "детства" современной хореографии, в котором бушевали настоящие страсти. В 1960-е первый раз раздеться на сцене, показать зрителям грудь, член, грязно выругаться и сообщить, что ты гей или трансвестит, было не рутиной, а манифестом. Сегодня все это абсолютно легально и, как будто, даже позевывая, проделывают артисты в проекте (М)IMOSA. Но атмосферу постмодернистских кабаре, похоже, уже не вернуть. По причине блистательного отсутствия конфликта с собственным телом, трансформация которого при помощи накладной груди или нарисованных усиков выглядит сегодня не скандальнее винтажной возни с бабушкиными секс-игрушками. Подлинная интрига, развернувшаяся за кулисами фестиваля, волновала и раздражала куда больше искусственных экспериментов молодых и пожилых людей над телом и сознанием.