Премьера "Силы судьбы" Верди
Постановка напоминает современному зрителю: 136 лет назад петербургская опера была в состоянии ангажировать самого Верди. Мариинка демонстрирует, что издавна непровинциальна, но преемственность своим оперным традициям подает чересчур буквально. Новейший спектакль, подобно неразборчивому коллекционеру, сберег старую оперу во всей ее полноте — с великолепной музыкой и живописью, мутным либретто и драматургическими штампами.
Готовое платье
За последние сезоны мариинская сцена привыкла к элегантным деловым костюмам современных дизайнеров. И для романтических опер, и для шедевров ХХ века сочиняется, как правило, одна конструкция — абстрактная, функциональная и легко поддающаяся символическому истолкованию. Новое обращение к наследию Джузеппе Верди выглядит совсем иначе: Мариинка скроила себе спектакль, как старинный маскарадный костюм. Платье из XIX века сшито художником Андреем Войтенко по подлинной модели — эскизам исторической первой постановки.
"Состоялось три представления 'Силы судьбы' при переполненном театре и с отличным успехом",— рапортовал в ноябре 1862 года из Петербурга автор оперы Джузеппе Верди. Спектакль прошел в декорациях Андрея Адамовича (урожденного Андреаса Леонгарда) Роллера, чьи работы в середине прошлого века позволили петербургской опере сравняться с европейскими театрами по уровню сценографии. Сто с лишним лет спустя главными виновниками торжества следует считать все тех же маэстро композитора и господина оформителя.
Работа над нынешним спектаклем продолжалась три года, так как декорационная живопись по старинному рецепту оказалась непривычно трудоемкой. Андрей Войтенко имел дело с черно-белыми эскизами и альбомом планировок и выступил в результате как историк-архивариус, реставратор-реконструктор и искусный художник-стилизатор: именно его воображению спектакль обязан цветовой гаммой.
Богатый дворцовый интерьер, теплые краски средиземноморской городской площади, известняковые своды романского собора создают фон сюжету, но, к счастью для зрителей, не вполне с ним гармонируют. Декорации Роллера--Войтенко созвучны скорее партитуре, чем мрачной и нелепой мелодраме, положенной в основу оперы. Украшением мариинского спектакля стали сочные акценты массовых сцен, с удовольствием спетых и разыгранных хором и "голосами из хора". Лишь однажды всякая жизнь на подмостках замирает, разноцветная толпа выстраивается в линию на авансцене и с некоторой претензией на эпос славит честную войну. Видимо, здесь прорывается непобедимый режиссерский рефлекс: англичанин Элайджа Мошински, как гласит буклет, мыслит "Силу судьбы" опусом вроде "Войны и мира". В остальных эпизодах ни стилистика Толстого, ни рука постановщика практически неразличимы.
Хранители древностей
В некоторых картинах декорации снабжены множеством рисованных разноцветных драпировок, словно обозначающих условность происходящего среди них. Вот распевает, лежа на носилках, смертельно раненный премьер. К следующей картине он излечится, заколет на дуэли врага и для верности придушит его жестом Отелло (невзирая на нужды финала, к которому злодей обязан ожить). В лиловой чаще леса, не менее бутафорской, чем полосатые занавески, приподнялся на локте окончательно убиенный баритон-мститель, чтобы в последнем ариозо сообщить публике о всесилии карающего рока. Ему подпевает только что заколотая сестра-сопрано. В такие моменты театр пасует перед музыкой, и зрителя призывают: слушай! И что же мы слышим? То же, что и видим — музей.
Статус спектакля в ряду главных мариинских премьер поддержан звездным составом. Но если драгоценные природные тембры господ артистов Галины Горчаковой, Гегама Григоряна и Николая Путилина заслуживают статуса музейных редкостей, то средиземноморские страсти, порой раздирающие их кантилену, воссоздают архаичную вокальную итальянщину, вот уже лет двести порицаемую критикой.
Лишь оркестр под управлением Валерия Гергиева излучает прозрачные аккомпанементы, певучие темы, сияющие соло и заодно вердиевскую жизнелюбивую энергию. Только он и принадлежит настоящему времени.
КИРА Ъ-ВЕРНИКОВА