Издатели, сделавшие ставку на журналы с картинками, недооценивают соблазн теории, перед которым всегда безоружно российское общество
ЕКАТЕРИНА Ъ-ДЕГОТЬ
Я давно уже не хожу ни на какие мероприятия, в заглавии которых стоит слово "постмодернизм",— там веет свежим, невыносимым ветром неофитства. Однако для презентации девятого номера журнала "Элементы", которая была сопряжена с диспутом как раз-таки о постмодернизме, я сделала исключение. Не скрою, хотелось подсмотреть, в каких именно точках будут проскакивать искры взаимного притяжения "Элементов" и постмодерна. Интересно было узнать, как наш самый правый журнал, не брезговавший и расовой, и фашистской теорией, а ныне неуклонно смещающийся влево (очевидно, в такт смещению вправо доминирующей идеологии), будет апроприировать (если примут лужковский закон о защите русского языка от инородцев, скажу "присваивать" — но тогда запахнет уголовщиной) западную теорию, внутри которой свершается размагничивание пары понятий левого и правого.
В фойе музея Маяковского продавали "Элементы", геополитические сочинения их главного редактора Александра Дугина, видеокассеты с демонстрацией ужасов Запада, которые нас заботливо просили не показывать детям, а также почему-то книгу Иммануила Канта "Пролегомены". В зале было народу битком, и дух стоял тяжелый. С чем-то политическим выступал чисто вымытый Дугин, готовый к выходу на трибуну Думы. В президиуме сидел, грустно опустив голову, исключительный русский писатель Юрий Мамлеев. Посетители-мужчины делились на наголо бритых (очевидно, левых) и густо бородатых (безусловно, правых), а женщины были преимущественно в вязаных кофточках. Увы, люди пристроенные брезгуют оппозиционной мыслью, в результате чего у Дугина еще больше оснований говорить о поляризации российского общества на свору имиджмейкеров-банкиров-кутюрье-журналистов-дипломатов (которых интересует лишь реклама, а не истина) и на горстку интеллектуалов (которым в обществе, ориентированном на имиджи и фантомы, все меньше места, если они не идут обслуживать буржуазию). Дугин, конечно, прав, что в современном обществе возможна только реклама, но не критика, но и для себя он не должен был бы делать исключения.
Между прочим, пока банковская (мейнстримная) пресса будет избегать конфронтации идей, пусть даже частично для себя неприятных, а заниматься эстетизацией достигнутого уровня жизни, монополия на теорию будет у Дугина, который к этому совершенно готов и не видит никакой конкуренции на тысячи миль справа и слева. Мамлеев, к сожалению, нужен только ему. Издатели, сделавшие ставку на журналы с картинками, недооценивают сильный соблазн теории, перед которым традиционно безоружно российское общество. Ныне соблазн этот олицетворяется самодовольным Дугиным. Пока он рек, я листала его журнал. Вальтер Беньямин в нем уничижительно именовался Бенжаменом, как какой-нибудь француз, бывший французский министр культуры Жак Ланг — Джеком, как какой-нибудь американец, а Энди Уорхол — Уорхоллом, как какой-нибудь мюзик-холл.
Бросался в глаза практический постмодернизм журнала: на каждом развороте здесь напечатано по четыре куска разных текстов, идущих сквозь всю тетрадку, так что открывшему журнал по привычке наугад совершенно невозможно понять, кто автор явившихся ему строк. В этом, видимо, и была стратегическая задумка: тот, кто предубежден против националиста Дугина или против западника Бодрийара, прочтет их, не прикрывшись щитом недоверия, и, возможно, подпадет под обаяние. Дугин, печатая Бодрийара (а также Жиля Делеза), использует в своих целях критику постиндустриального Запада, проделанную самим Западом; цели же его состоят исключительно в соблазне, поскольку Дугин делает все, чтобы читатель буквально и с нежностью воспринял бодрийаровские слова о хаосе, экстазе, дисперсии и равномерности, об утрате реальности, подмененной имиджами и экранами, о пугающем и сладком конце всего и вся. Бодрийар сильно виноват в своих метафорах, подумалось мне. Не придется ли и ему, как Марксу, говорить: "Пролетарии всех стран, извините"? Помни о России, всякий декадент: там тебя поймут, и поймут правильно. Постмодернистская идея хаоса крайне выгодна дремлющему русскому мессианизму, который, как нехорошая болезнь, радостно возрождается в подходящей среде. Оторвавшись от журнала, я услышала, как Дугин в апокалиптических тонах говорит о постмодернистском исчезновении субъекта. Примером этому являлся у него Джордж Сорос, не особенно развлекающийся на свои огромные деньги; новые же русские, по Дугину, еще архаически гуляют, тратят богатства и ловят кайф, но "в их глазах уже мерцают первые проблески бездн".
Теория самого Дугина, как известно, несложна и представляет собой марьяж нескольких идеологий, в результате чего он выводит одно, ключевое противоречие мировой истории. На одной чаше весов оказывается Россия, марксов Труд, геополитическая культура Суши (статичная и закрытая), блок Варшавского договора и православие; на другой — Запад, Капитал, культура Моря (динамичная и открытая), НАТО и западное христианство. Самый интересный поворот рассуждения — в национальном вопросе, где Дугин прилагает все усилия к тому, чтобы растворить базовое европейское противоречие евреи--неевреи и вывести новое: Россия--англосаксонский мир. Россия, жаждется Дугину, должна занять позицию классической жертвы и "иного", с тем чтобы воспользоваться всеми преимуществами еврейства — как материальными, так и моральными. Антисемитизм Дугина продиктован именно желанием сместить, а не желанием уничтожить.
Но, в общем, и речь Дугина, и журнал носили пораженческий характер. Он констатировал полную победу постмодерна, либерализма, капитала и Запада. Как нанести удар по врагу в той ситуации, когда он не просто побеждает, но победил, спрашивал он? И кто нанесет этот удар, если никого больше нет — ни с нашей, ни с их стороны? Пафос Дугина, по его словам, состоял в том, что это надо осознать, и поначалу не вызвал у меня возражений. Но при этих словах по телам моих соседей, по переполненному залу пробежала одновременная, ощутимая дрожь. Рефлексия у них, видимо, осуществлялась комплексно, чувственно и сверхмыслительно. Либералы, продолжал Дугин, это осознание уже проделали, но ловят от этого кайф, а осознавать надо трагически. Необходимо (цитирую буквально) вскрыть в себе яд постмодерной субстанции. Так, может, то была предсмертная дрожь тех, кто расколол во рту тайную ампулу с постмодерном?