Фестиваль танец
Выдающиеся перформеры — бельгийка Лисбет Грувец и американец Энтони Рицци — показали на фестивале современного танца в Берлине свои сольные проекты. Оба сотрудничали со скандальным режиссером и хореографом Яном Фабром, оба теперь высказались на главную тему фестиваля — "Слово и движение". Разболтавшимся хедлайнерам внимала в Берлине ОЛЬГА ГЕРДТ.
На международном фестивале Tanz im August танцовщикам дали поговорить. Организаторам показалось, что молчаливых артистов в contemporary dance все меньше, а общение в социальных сетях влияет не только на маркетинг танцкомпаний. Некоторые из 22 проектов фестиваля исследуют эту новую сферу — сценарий одного из многодневных перформансов, к примеру, развивался в зависимости от вариантов, предлагавшихся обсуждавшими его в сети зрителями.
Трудно сказать, есть ли здесь особая тенденция, но определенно можно утверждать, что само по себе использование текста — давно освоенная территория. Что и продемонстрировал, например, проект Theam — реконструкция скандальной американской постановки 1986 года, в которой сцены брутальной мужской любви озвучивались электрогитарой и текстами. Спустя 25 лет, впрочем, шокируют не разговорчики о смерти и СПИДе, а немая сцена безумия, в которой танцовщик с завязанными глазами пластается на голом матрасе, оставляя следы крови и пытаясь сбросить с себя мертвое животное, похожее на олененка Бэмби.
Лисбет Грувец и Энтони Рицци — две безусловные звезды contemporary dance, равно талантливо работающие как с хореографами, так и сами по себе, ожидались в качестве стопроцентных хедлайнеров. Грувец, которую многие знают по откровенному проекту Яна Фабра, где она, абсолютно голая, бьется в море разлитого по сцене масла, показала собственную работу. Энтони Рицци, в течение 20 лет работавший во Франкфуртском балете Уильяма Форсайта и заслуживший репутацию всесторонне одаренного импровизатора, выступил в паре с Яном Фабром, разыграв монолог о собственной жизни и многообразных опытах сотрудничества со всеми видами наркотиков.
Социальные сети и прочие модные штучки как будто не коснулись этих двух авторов, объединенных названием проекта Фабра Troubleyn (у Грувец он копродюсер, у Рицци — основной). Оба спектакля-монолога о вечном — о коммуникации с миром и собственным сознанием; о слове как орудии манипуляции и теле как жертве экспериментов. Только у Грувец в ее "It`s going to get worse and worse, my friend" ("Будет хуже и хуже, мой друг") тело отдается командам вопящего телевизионного проповедника Джимми Швагерта, а у Энтони Рицци в "Drugs kept me alive" ("Наркотик сохранил мне жизнь") оно во власти "расширителей сознания" — хорошеньких цветных пилюлек, рассыпанных по стеклянным баночкам, расставленным по периметру сцены.
Под мужскими брюками, строгой белой рубашкой, лакированными черными ботинками Лисбет Грувец скрывает тело, которым вряд ли вообще можно управлять. Сплошная власть и самоконтроль: шнурки завязаны, пуговицы застегнуты, руки не болтаются, ноги на ширине плеч. Выученное в школах и проектах лучших бельгийских хореографов — Де Керсмакер, Вандекейбуса и Фабра — ее тело, кажется, вообще не ведает, что такое лишние или промежуточные движения.
Власть над публикой Грувец берет сразу и без рефлексии. Нарастают диктаторские интонации и частота все более резких и более широких движений. Актриса почти не двигается с места, но ощущение, что случится что-то ужасное, если она выйдет за рамки, создает чувство опасности. Из речи религиозного проповедника поначалу можно разобрать только отдельные слова, на которые тело отзывается такими же короткими репликами. Позже слышны уже целые предложения и почти вся речь, содержание которой все менее важно. Реагируя на командные, зомбирующие интонации, тело танцовщицы из "рупора", усиливающего голос, превращается в манипулируемый объект, торжественная властная вертикаль которого рушится на глазах.
Этот безупречно собранный 55-минутный этюд воспроизводит конструкцию того же голода, той же ненасытной человеческой прорвы, которую Ян Фабр неустанно препарирует. На сей раз в "Drugs kept me alive" и с помощью безбашенного Энтони Рицци. Рассказывая, как наркотики влияли на его сексуальную и творческую потенцию, он кривляется и скабрезничает так неуемно, что кажется, эту личность, рожденную беспрестанно что-либо представлять или выражать, бесполезно ограничивать. Он никогда и ни перед чем не остановится.
Любопытно, что перформансы Грувец и Рицци оказались рядом. Как будто поколению contemporary dance, добившемуся самых невероятных результатов по расширению творческой территории — будь то техника танца или граница жанров, вдруг понадобилось поинтересоваться "ценой вопроса". То, о чем они заговорили, дорогого стоит. Во всяком случае подобных свидетельств от творцов contemporary dance слышать до сих пор не доводилось. Жаль только, что спектакль Фабра и Рицци, построенный как лекция сумасшедшего алхимика, ставящего опыты на себе,— уж слишком декоративный. Великого и ужасного Яна Фабра, похоже, так умилила богатая творческая натура Рицци, что он предоставил его самому себе. В мыльных пузырях, с которыми фокусничает танцовщик, и в мыльной пене, которую в изобилии производит специальная машинка, провокационный вопрос слегка захлебнулся.