Закрытым он здорово выигрывал
На прошлой неделе на Таганке состоялось открытие еврейского музыкального театра "Ле Хаим". Театр располагался здесь раньше, но в конце 80-х годов был закрыт за неимением средств. Сегодня средства нашлись, театр полностью реконструирован по проекту известного московского архитектора Михаила Филиппова. На фестивале "Зодчество-97" эта работа была признана лучшим проектом года.
Прославившись много чем, избранный народ не оставил нам древней архитектуры, живописи и вообще пластики. Еврейская древняя история изящных искусств есть предмет отсутствующий. Кажется, хуже не бывает, но с историей еврейского театрального искусства еще хуже. В связи с этим создание аутентичного образа театра еврейской древности — задача практически невыполнимая. Тем не менее именно это Филиппов и попытался сделать.
Стены вытянутого прямоугольного зала оформлены двумя двухэтажными аркадами по образцу интерьера христианской базилики. С двух сторон зала амфитеатром спускаются места для зрителей, в абрисе зрительных рядов читается рисунок звезды Давида. В центре зала располагается сцена, так что театральное пространство решено по схеме театра "Глобус" Шекспира (сегодня, заметим, так устроено зрелище либо на стадионах, либо в цирках). Торцы зала заканчиваются зеркалами, так что кажется, что он тянется вечно. В один из торцов вписана аппаратная в форме полукруглого храма.
Сначала непонятно, что здесь такого произошло и почему это так убедительно выглядит. Этому пространству просто веришь. Вдумываясь, понимаешь, что здесь разыгран довольно сложный спектакль, в котором образ еврейской культуры реконструирован из его версий в культурах других.
Итак, христианская базилика. Главное в этом типе храма — движение к алтарю, он, собственно, и выстроен как триумфальный проход. Этот образ Филиппов и использует, на месте же алтаря — горка амфитеатра и храм над ней. Чем больше на нее смотришь, тем больше она напоминает ренессансные картины с изображением Иерусалима, где на горе располагается город и в центре — храм Соломона. Причем в роли этого храма выступала мечеть Омара в форме ротонды (христианские паломники считали ее иудейской древностью). Сопоставив решение театра с этими картинками, начинаешь понимать странную структуру зрительских рядов. Они выглядят как улочки и переулки, ведущие вверх, к храму. То, что их рисунок неожиданно складывается в шестиконечную звезду, служит дополнительным доказательством, что изображен Иерусалим.
Стоит заметить, что символически Иерусалим всегда располагается в алтаре храма,— создавая свой театр, Филиппов словно сочиняет тот образ, из которого возник храм вообще, тот первообраз Иерусалима, к которому потом обращались строители базилик и ренессансные художники. Это, собственно, и есть образ еврейской древности.
Свою книгу о Расине Ролан Барт начинает с долгого удивления тому, насколько крошечным был античный театр. Царь Эдип переживал свои немыслимые страдания на пятачке размером со скромный офис. Все авангардистские театральные идеи по вовлечению зрителей в ход спектакля оказываются слабым отражением того, как это проходило в древности: крошечные театры Афин или Дельф включали зрителей в происходящее так, как герои рассказов Зощенко вовлекаются в скандал общей квартиры.
Аутентичность образа еврейского театра, созданного Филипповым, обеспечивается еще и тем, что он создан в поэтике камерной величественности. В этом зале помещаются двести-триста зрителей. Из-за этого его переживаешь сильнее, чем гигантский зал. Не только формы и образы, но фактура поверхностей (словно выветренный эрозией камень), рисунок спинок стульев (в форме той же звезды Давида) — все это воздействует на зрителя и убеждает его в невозможном.
Неприятность в том, что воздействует не только интерьер, но и происходящее на сцене. Здесь было бы уместно что-то вроде исполнения Гомера в "Сатириконе" Феллини. Но исполняют нечто иное.
Происходившее действие хорошо укладывалось в поэтику Эфраима Севелы. Не хватало попугая, грозно вопрошающего на идиш: "Боже, что стало с евреями?" Началось все так: на сцену вышли рослые голые девицы и вяло походили под музыку, время от времени дурным голосам крича "И-йих". После чего появился художественный руководитель театра и произнес несколько слов о неприятностях еврейского народа в советских условиях и страданиях в нацистских лагерях. Как-то у него получилось, что открытием театра и то, и другое отчасти искупляется.
Глубокой мудростью устроителей торжественного открытия следует признать то, что на церемонию они пригласили критика архитектурного, а не театрального. Ибо театральный критик мог бы только плеваться, архитектурный же в основном восхищается. Но на всем протяжении праздничного концерта не покидало ощущение: как хорошо здесь было, когда театр достроили, но еще не открыли. Впрочем, все архитекторы верят, что архитектура способна воспитывать тех, кто в ней находится. Это — главная надежда театра. Если труппа дотянется до зала, которым располагает, мы получим одно из самых интересных театральных явлений Москвы.
ГРИГОРИЙ Ъ-РЕВЗИН