Членам жюри V Международного кинофестиваля в Сочи пришлось на "Кинотавре" нелегко: не из кого было выбирать призеров. Одному из членов жюри — русско-французскому режиссеру ПАВЛУ ЛУНГИНУ — нынешний фестиваль показался чисто российским явлением, о чем он рассказал корреспонденту "Коммерсанта" ЛИДИИ Ъ-МАСЛОВОЙ.
— Чем отличался фестиваль этого года от того фестиваля, на котором вы были два года назад с фильмом "Линия жизни"?
— Сейчас у меня более фестивальное впечатление. В этом году гораздо меньше было бандитов, а тогда я видел просто одни уголовные рожи. Была чудовищная охрана, проверка документов, а потом при мне ОМОН кого-то затоптал ногами, и я уехал под впечатлением этого случайного убийства человека, который просто проходил мимо.
Тогда у меня было специфическое сюрреалистическое ощущение, сейчас мне показалось, что все происходит по-нормальному. Но вообще идея этого фестиваля сугубо российская. Англичанин, член жюри, все время спрашивал: "А что, у вас в России режиссеры так любят друг друга? Они все вместе живут, едят, плавают бок о бок. Это нормально?" Видимо, он сходил с ума от этого принудительного общения. Думаю, у нас режиссеры так же ревниво относятся друг к другу, как и во всем мире, но живут кучно. Фестиваль был своего рода коммунальной кухней, где у одних стояли большие плиты и холодильники, у других маленькие, у некоторых вообще не было холодильников.
Тем не менее, мне кажется, что русское кино на фоне международного конкурса выглядело намного интереснее. Не было от этого кино чувства катастрофы, и люди, которые здесь были, не производили впечатления сирот, нищих и неприкаянных. Был широко представлен продюсерский клан с портативными телефонами и красавицами. Молодые актрисы теперь ищут знакомства скорее с продюсерами, чем с режиссерами. Это новое явление, которое говорит о том, что кинематограф развивается в хорошую сторону.
— Какие отечественные фильмы привлекли ваше внимание?
— Очень большое впечатление на меня произвел фильм Алексея Балабанова "Про уродов и людей", прежде всего новизной языка. Можно списать это на типичную петербургскую "чернуху", но для меня это явление странным образом сродни русскому Тарантино. Потому что Тарантино копается в американской мифологии, а у Балабанова задействована наша отечественная мифология — мифология сладкой гадости Серебряного века, который перешел в декадентство и из которого произросла революция. И вот то смердяковское, свидригайловское петербургское начало, абсолютно и глубинно русское, Балабанов и обнаружил в результате своего рода психоанализа. Потрясающе играет Сергей Маковецкий. Я не знаю, как у него получился такой взгляд, какой мы видим на экране.
Картина Карена Шахназарова "День полнолуния" мне показалась лучшей из его последних работ. Она не говорит о том, что наша жизнь — это "чернуха". Она как раз говорит о том, что жизнь складывается, и это более здоровый, реалистический и нормальный взгляд. Фильм Сергея Урсуляка "Сочинение ко Дню Победы" тоже был неожиданным.
— Он удивил многих скорее в отрицательном смысле.
— В нем есть ощущение коктейля, в который положена одна часть "Белорусского вокзала" и одна часть "Ширли-мырли". Этот симбиоз, тем не менее, действует, глаза все-таки увлажняются, хотя в каких-то местах я и злился. Все равно в этом фильме есть легкость и ирония одновременно с некоторой вампукой.
— Вот уж в фильме "Му-му" вампука так вампука...
— Я не видел его, хотя тоже слышал довольно разнообразные мнения. Меня удивило, когда перед этим фильмом я увидел высокого молодого человека с ужасно несчастными и напряженными глазами. Я спросил, кто это, и мне сказали, что это Грымов. Я не видел его никогда раньше и обратил на него внимание из-за этого дикого и тревожного взгляда, в котором отразилось ожидание катастрофы — а ее всегда ждешь в такие моменты.
— Был ли вам полезен мастер-класс Никиты Михалкова?
— Мне он понравился. У нас не знают, что мастер-класс — это совершенно традиционная вещь на всех фестивалях. Я слышал, как некоторые гордые люди говорили: "Чего это он будет меня учить?" Дело не в этом. Мастер-класс — это когда режиссер вылезает из своего панциря и подвергает себя публичному стриптизу. Ругать легко, потому что ты обнажаешься, когда хоть что-то про себя говоришь, и любой может ткнуть в тебя бамбуковой палкой. Но я не услышал менторского тона.
— Особенных разоблачений и откровений тоже не было?
— Я понял, что этот человек, как и я, работает на энергетическом уровне и что главное для него — ощущение правды и энергетики происходящего. И он рассказывал, как он ловит и как он вынимает эту энергию.
— Это были не индивидуальные приемы, а общие места, которые рассказывают на пропедевтических лекциях первокурсникам ВГИКа.
— Михалков знал, что в зале много недоброжелателей, а когда начинаешь говорить — обязательно подставишься. Но он начал говорить — для этого нужна была смелость. По крайней мере, это не был разговор начальника с подчиненными.