Кого только не награждали титулом "балерина-легенда" щедрые на эпитеты исследователи творческих путей. А подлинная легенда как ни в чем не бывало живет на Тверской. Преподает в Большом. Колесит с театром по всему миру. Не пропускает ни одного мало-мальски значимого балетного события ни в Москве, ни в Петербурге. Славится ясным умом, цепкой памятью и острым язычком. Обожает старинные драгоценности. У нее дочь, внуки и правнук. Перечень ее регалий занял бы двадцать драгоценных строк. Сегодня у нее юбилей. Ее имя — Марина Семенова.
Люди ее поколения, прошедшие выучку сталинизма, стойко оберегают свою приватность от жадного любопытства потомков. Мы никогда не узнаем: что заставило первую и лучшую ученицу Агриппины Вагановой, гордость и надежду советского балета, юную царственную примадонну в одночасье покинуть родной Кировский театр, колесить целый сезон по окраинам советской империи, чтобы потом объявиться в шумной, суетной и чуждой Москве. Какова была ее жизнь, жизнь вдовы убиенного "врага народа" Льва Карахана в главном "придворном" театре, регулярно посещаемом Сталиным. Каково было лучшей классической балерине своего времени за всю тридцатилетнюю карьеру не иметь ни одного спектакля, поставленного специально для нее, годами не получать новых ролей, видеть, как мелеет классический язык в пантомимной пене драмбалетов и выслушивать дифирамбы в адрес удачливых коллег.
Марина Семенова не любит говорить о себе, за всю жизнь она дала с десяток интервью — и те вежливо-нейтральны. Исключение Семенова сделала в этом сезоне: в беседе с Сусанной Бенециановой, опубликованной в газете "Большой театр", она впервые была достаточно откровенной. Предлагаем читателям Ъ фрагменты этого интервью.
— Марина Тимофеевна, вы были первой и любимой ученицей Агриппины Яковлевны Вагановой...
— Не первой, а в числе первых.
— И вы считаете себя представительницей исключительно петербургской балетной школы?
— Исключительно петербургской.
— Вы помните, сколько спектаклей станцевали за 27 лет?
— Не помню, не знаю. Не записывала. Да меня это никогда не интересовало. Я же не занималась собой. Я жила себе своим танцем, я и сейчас живу танцем, своей профессией.
— В дни когда отмечалось 200-летие Большого театра, в Москву приехало много гостей, среди них был Сергей Лифарь... Сергей Михайлович рассказывал, какой ошеломляющий успех вы имели у публики, и сказал, что у вас не сложились тогда отношения..."Наверное, в чем-то виноват был и я, но сегодня я с восторгом вспоминаю эти спектакли",— говорил Лифарь. А вы вспоминаете эти спектакли?
— Помню. Я не очень контактна была с Лифарем. Наверное, по молодости лет или по неопытности. Может быть, мне надо было где-то и в чем-то уступить ему или промолчать... Вы знаете, мне и сейчас бывает трудно промолчать, а тогда уж...
— У вас был любимый балет?
— Был балет, в котором я чувствовала себя актрисой,— это "Баядерка". Очень любила "Раймонду" и "Спящую". В "Дон Кихоте" надо было только профессионально танцевать.
— Я видела "Эсмеральду" в Концертном зале им. Чайковского, и вы произвели на меня огромное впечатление...
— У меня тогда не очень хорошо было в театре, и не помню, какими уж судьбами удалось сделать этот вечер. Меня выживали. Даже травили. Не нравилось, что я прямолинейна, говорю правду, даже не очень приятную, в чем-то бывала не деликатной. К тому же не ходила в рестораны, на приемы. Я ведь человек очень домашний.
— И вас никогда не интересовало, какое впечатление вы производите?
— Нет, отчего же. Поступив в Большой театр, я хотела понравиться в Москве. Мною заинтересовались актеры МХАТа, вахтанговцы, они ходили на мои спектакли. Старая интеллигенция мне покровительствовала: Книппер-Чехова, Качалов, Тарханов, из более молодых — Тарасова...
— А труппа как к вам относилась? После Ленинграда вы не чувствовали себя чужой?
— Если честно говорить, я приходила в театр заниматься, танцевать — и все. Со всеми была приветлива и вежлива.
— Мы с вами говорили о травле. Видимо, она имела место и в начале 50-х годов. Я знаю, что в издательстве "Искусство" готовилась книга о вас... Но набор был рассыпан, книга не вышла.
— Я знаю, когда это было. Это был трудный для меня период. Я не танцевала ни одной премьеры. В "Бахчисарайском" Марию станцевала один раз, и меня сняли. "Золушку" — в третьем составе...
— "Мирандолину", премьеру, не танцевали...
— Меня не интересовало, в каком я составе, я не претендовала на премьеру. Я претендовала на хорошее исполнение. И когда была моя личная премьера, мое первое выступление, я была вполне довольна приемом зрителей, успехом... Мне даже это нравилось: отгремел шум премьеры, а публика опять начинала орать. Приятно же.
— После того как вы оставили сцену, был балет, увидев который, вы пожалели, что не можете его станцевать?
— "Спартак". Я сказала тогда Григоровичу: "Мне бы в мое время Эгину станцевать!" Кстати, когда Григорович только пришел в театр, я сказала ему: "Должна вас предупредить: меня из Большого театра — только вперед ногами..." Он засмеялся, но наши отношения сразу определились.
— В начале 50-х годов вы начали преподавать в училище и параллельно преподавали в театре...
— В училище я пришла из-за своей дочки Кати. Мне хотелось, чтобы она грамотно освоила основы классического танца, чтобы она училась ленинградской школе.
— Почему вы ушли из училища?
— Наверно, неинтересно стало. Да и потом пока руководила училищем Элла Бочарникова — это было одно, а когда пришла Софья Головкина, у нас начались разногласия. Я — последовательный приверженец и пропагандист ленинградской школы и считаю, что она в значительной мере поглотила московскую школу...
— Как вы обычно отдыхаете? Читаете? Смотрите телевизор? Стряпаете?
— Всяко. Больше всего отдыхаю за книжкой. Смотрю телевизор, засыпаю, потом просыпаюсь, снова смотрю — тоже отдыхаю. Отдыхаю, когда в сборе вся моя "компания". У меня большая семья. Они балагурят, спорят, о чем-то говорят — это для меня полнейший отдых. У меня в доме всегда, во все времена был народ. Я бы не могла жить в одиночестве.
— Наверное, вы — счастливый человек...
— Не знаю.
— Дети, внуки...
—...правнуки.
— А вам никогда не приходилось выбирать между театром и, скажем так, личной жизнью?
— А зачем мне нужно было выбирать? Я и то, и другое сочетала. Что, меня кто-то заставлял, за горло хватал или вешал? Я сама решала свои проблемы. Когда я дочку хотела родить, сколько слышала: "Что вы делаете? Вы не любите свое искусство!" Я сказала: "Остановитесь! Я люблю свое искусство. Но я хочу, чтобы у меня была дочь. Пройдут годы, появится кто-то молодой, вы отвернете от меня головы в другую сторону, а с чем я останусь?" И все от меня отстали.