Московская премьера балета "Мой Иерусалим"
В рамках Чеховского фестиваля состоялась московская премьера нового балета Бориса Эйфмана "Мой Иерусалим". Сопутствующий ей шум был закономерен. Месяц назад, во время нью-йоркских гастролей "Балета Эйфмана", самый авторитетный балетный обозреватель Нового Света Анна Киссельгоф, отсмотрев "Красную Жизель", вынесла вердикт: "Балетный мир, который давно ищет великого хореографа, может его больше не искать. Он есть, это Борис Эйфман". Америка, покорная авторитетам, отреагировала моментально: кассовый успех, очереди за билетами, гастрольный контракты на два сезона вперед. Россия, остро нуждающаяся в самоуважении, радостно растиражировала заокеанский приговор по всем СМИ.
Бориса Эйфмана открывают в качестве главного хореографа современности уже лет двадцать, с тех пор как во времена балетных иркутских историй и броненосцев потемкиных он, смешав дискотеку с классикой, поставил со своей труппой одноактный балет на музыку "Пинк флойд". Имидж главного радикала и маргинала с тех пор неотделим от Бориса Яковлевича. Правда, репутация молодежного творца малых форм скоро перестала радовать хореографа — какой-то второсортицей отдавала. А Борис Яковлевич претендовал на большее. И, в соответствии с отечественной табелью о рангах, с начала 80-х взялся за балеты "серьезные" — по произведениям большой литературы. Инсценировал Достоевского, Золя, Куприна, Бомарше. Тут Бориса Яковлевича открыли вторично. Расхвалили, продублировали шедевры на ТВ. Но собственное помещение под театр не дали. И на главные сцены страны не допустили — там сидели мужи государственные, проверенные, к славе ревнивые.
Но герой наш, человек творческий и современный, рук не опустил. И в самом начале девяностых взял да и поставил балет про гея. И не про какого-нибудь, а про великого — про Петра Ильича Чайковского на его собственную музыку. Тут Эйфмана открыли в третий раз — официальная критика оценила своевременность темы, а также смелость и глубину ее раскрытия.
С тех самых пор хореографа открывают неустанно — с каждым его новым произведением. В начале 90-х, на волне всеобщих разоблачений советской системы, Борис Яковлевич отменно приспособил к текущему моменту "Братьев Карамазовых", додумав за Достоевского конец романа: Митя на каторге, Алеша отправляется за ним, каторжан он жалеет и выпускает их на свободу. Начинается бунт, бессмысленный и кровавый, и всякие сопряженные с ним ужасы: расстрел царской семьи и установление преступной советской власти.
Гражданственность хореографа оценили, запечатлели балет на ТВ, но собственного помещения Эйфман опять-таки не дождался. К тому же на главного поборника современности начались нападки. И кто, спрашивается, нападал? Так называемое новое поколение, молодежь без идеалов и высоких идей. Дескать, нельзя так вульгаризировать великие романы. Ну нельзя так нельзя. И в прошлом году Борис Яковлевич поставил балет по собственному сценарию — про балерину Ольгу Спесивцеву, сведенную с ума сладострастием российских чекистов и холодностью буржуазного Запада.
Тут, натурально, триумф, гастроли в Большом, артдиректор главного государственного театра Владимир Васильев приглашает поставить что-нибудь новенькое в Большом и официально объявляет, что отечественная балетмейстерская мысль в лице Бориса Эйфмана "достигла уровня мирового мышления". И ведь как в воду глядел: признали-таки нашего новатора и за океаном. Правда, присовокупили, что сюжет "Красной Жизели" — вздор.
Ну вздор так вздор. Борис Яковлевич, может, и сам понял, что нынче мода на бессюжетные балеты пошла, а литературные сценарии почитаются устаревшими. И открылся у него "третий глаз". И поставил он балет про обретение веры под названием "Мой Иерусалим". Идея спектакля родилась у хореографа, по его собственному признанию, еще в конце 80-х. Но только сейчас, когда ХХС отстроен, пасхальную службу транслируют по всем телеканалам, а государственные мужи подчеркивают свою набожность, она обрела истинную актуальность.
Балет строго выстроен и внятен даже профану. Сказовая эпичность просматривается в его троекратно повторенном сюжетном ходе. (Все-таки как совсем без сюжета? Не телодвижениями же о святом и наболевшем рассказывать?) Итак: во всем мире молодежь, лишенная ценностных ориентиров, под техномузыку разлагается от безыдейности и наркотиков. Но стоит прозвучать призыву муэдзина (рахманиновским "Колоколам" или хотя бы "Хаванагиле"), как порок отступает, душа возрождается и крепнет и жизнь обретает высший смысл. Правда, тут апостолов духа подстерегает другая опасность: в борьбе за истинную веру они готовы истребить друг друга. Но вовремя вклинивается мировой миротворец Вольфганг Амадей Моцарт, фанатики прозревают истину — Бог един — и, истекая нежностью друг к другу, отплывают на некоем Ноевом ковчеге к Арарату единой веры.
Может быть, после этого высоконравственного спектакля Борису Эйфману вместе со статусом балетмейстера ХХI века достанется собственное здание под театр, он перестанет числиться в непризнанных гениях, будет ставить еще чаще и результативнее, и критики, пишущие о балетном искусстве, избавятся, наконец, от необходимости освещать его творчество. Этим займутся специалисты по маскульту.
ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА