побывал спецкор издательского дома "Коммерсантъ" Игорь Ъ-Свинаренко
В понедельник в Москву прилетит норвежский король Харальд V. В прошлый свой приезд к нам его величество хоронил Брежнева. А в ходе теперешнего визита, как ожидается, будет подписано соглашение о ядерной безопасности. Для достижения такой безопасности "в России и прилегающих районах" в ближайшие 3-4 года планируется запустить проекты стоимостью 200-250 млн норвежских крон ($30-35 млн). Поставляя наряду с Россией газ в Европу, норвежцы также хотят скоординировать с конкурентами-россиянами свои действия на этом рынке.
Его величество король ХАРАЛЬД V принял нашего спецкора ИГОРЯ Ъ-СВИНАРЕНКО у себя во дворце и рассказал, чем и как жила Норвегия в преддверии исторического визита.
Норвежцы, как известно, маленький, но гордый народ. Он видит себя принявшим факел Французской революции и американской статуи Свободы (последняя, все знают, стоит на открытой викингами земле). И теперь потомки викингов несут эстафету дальше, то есть преподают нашим мелким клеркам из Ленинградской области практическую демократию на неких особых семинарах. Норвежский народ озабочен возможным русским бунтом от бедности больше, чем все ветви российской власти вместе взятые. И в волнении предлагает помощь! Лично мне это симпатично.
Права человека и солдата расцветают при монархии
Вы знаете, даже человек, привыкший легко иметь дело с королями за дружеским столом (правда, я лет десять не садился писать пулю), и тот слегка волнуется, стоя у дверей королевского дворца в ожидании... Я думал, надо смокинг, фрак, но знатоки придворного этикета велели мне ограничиться костюмом, а про галстук не сказали ничего, и тут я мог, конечно, с фасоном промахнуться, а тогда ведь не пустят.
Тем более что рядом со мной у стен дворца стоял очень серьезно и торжественно одетый человек. Представьте себе китель с зелеными эполетами, штаны с белыми лампасами, конский хвост на шляпе. Может, только таких и пускают к его величеству? Однако ружье, которое молодой человек держал в руках, сомнения развеяло — это мог быть только норвежский часовой поста номер 1, охранник королевского дворца. И только крайним волнением можно было объяснить мою попытку завязать разговор с человеком при исполнении, да еще при каком.
— Король-то дома, на месте?
Юноша в мундире, однако, повернул ко мне голову и говорит извиняющимся голосом:
— Я не имею права вам этого говорить.
Вот это да! Чудеса! На посту номер 1, а и головой крутит, и даже голос подает!
— Ну ладно, допустим. А зовут тебя как, можешь сказать?
— Пол.
Ну, а дальше про что ж расспрашивать солдатика?
— Сколько до дембеля?
— Полгода еще. А полгода уже отслужил.
— Откуда призывался?
— Да из Аскима я.
— Нет, не земляк... А что за ружье у тебя?
Я только задним числом спохватился, ведь только недавно наших дипломатов выслали под видом шпионов, и тут я лезу выведывать,— но слово было не воробей.
Боец, однако, не растерялся:
— Так это ж военная тайна.
Молодец! Полгода всего-то прослужил, а службу уже знает.
Невозможно поверить, глядя на этого счастливого юношу, что где-то бывают вредные страны, в которых солдатам выбивают зубы и отшибают почки, и заставляют их вешаться на казенных ремнях, чтоб после поехать домой в "цинке"!
— Вы извините, вы не можете чуть подвинуться? — спрашивает он меня деликатно. Я отодвигаюсь, и он прохаживается по дорожке местным строевым шагом, и я рассматриваю, что конский хвост у него приделан не просто к шляпе, но к котелку (очень, кстати, солдатское слово). А на поясе у него рядом с ножнами от штык-ножа висит сотовый телефон — вещь, я вам скажу, для часового совершенно незаменимая, как наши до сих пор не додумались?
Хотя да, забыл — на реформу армии не хватает денег. (Это, кстати, основная функция денег в России — чтоб их на все не хватало. И если вдруг на что-то деньги находятся, вся страна застывает в удивлении и после внукам и правнукам рассказывает об этом чуде.) Но, мне кажется, разрешить нашему часовому болтать с прохожими и прохаживаться по посту можно и бесплатно. А разрешение ему по вечерам переодеваться в гражданку и идти развлекаться, как это делает норвежский салабон Пол, разорило бы налогоплательщика? Но вот поди ты, нашему бойцу положено делать вид, что ему никогда не хочется к девушкам, и вынужден он изображать из себя мумию, восковую куклу, прикидываться парализованным, делать вид, что он — генерал Карбышев... Но ведь мы же это не со зла делаем, наверное? Видимо, обороноспособность страны крепим — как можем. И если мы начнем с ружьем ходить по улице и болтать с прохожими, с сотовым телефоном на боку,— то как же нас тогда отличить от чеченских боевиков?
Марьяж
Однако пора к королю. Там потом еще пришлось подождать в зале в компании яркого — весь в золоте — королевского адъютанта и от дамы-церемониймейстера в очередной раз услышать про то, что с королем о политике — ни-ни...
И вот — можно заходить туда, к ним! В дверях стоит лично король Харальд V, и мы с ним запросто за ручку, вот как с вами. Причем он, как бывший член олимпийской сборной, вполне мог бы мою ладонь удавить, но обошелся, к его чести, деликатно... Далее жена его, королева, ее зовут Соня. Теплое домашнее русское имя, надо же... Целовать ли, переживал я, ручку ей? Для королевы я, в свое время обчитавшийся про д`Артаньяна, на все был готов, даже на это. Но вдруг мне показалось, что это было бы как-то слишком интимно, при том что она хороша собой и более того — мила. И потом, с политкорректностью и с феминизмом могли возникнуть проблемы, да и с этикетом тоже: папе римскому положено туфлю целовать, а королеве что же — сразу ручку? И, знаете, я ограничился рукопожатием; у них ведь хотя монархия, но ведь конституционная же.
Садимся за стол...
Улыбаемся, смотрим друг на друга,— весело!
Кажется, что король — это особенное, редкое, полное тайного смысла. А так оно, наверное, и есть. Он ведь не такой как все! Я смотрел на его величество во все глаза. А глаза у него светлые, почти бесцветные,— говорят, таким был наш Николай I. При этом невозможно не вспомнить, что все европейские монархи — они ж родня вообще. И в частности тоже. Тезка нынешнего короля Харальд III не далее как в 1050 году женился на Елизавете, дочке нашего Ярослава. В Норвегии это произносится — Элисиф.
Король одет в серый неброский костюм, который не выглядит безумно дорогим. Светлая рубашка, темно-зеленый галстук с неяркими цветочками, у которых странные зеленые же лепестки. У него стальные часы с таким же браслетом, не уверен, но, может, "Омега".
У короля наших соседей легкая царственная лысина, какая была и у многих наших монархов... Зачем я вспомнил сейчас про грустное, про наших монархов? Вот собираются наконец-то похоронить последнего из них в день юбилея. И как еще нас не тошнит от круглых дат, а? Я не знаю, точно ли я монархист или, может, не надо нам этого, а лучше как в Америке. И потому чувства мои, испытываемые перед королем, бескорыстны, они — какие есть.
Так вот испытывал я чувство покоя, уверенности в будущем (пусть даже и чужом), радость от близости к приличному человеку, от общего приличия ситуации. Я знал, что человек, который сидит напротив меня за столом, не цепляется за власть и даже не борется за нее. Но никто и не отнимет ее у него! Никто не будет его через пару лет выгонять из кабинетов и разоблачать, и отнимать, и делить никто не будет его вещей, дач и счетов... И ни пресс-секретари, ни начальники не кинутся оглашать про него "всю правду"... Редкое это и незнакомое мне прежде чувство, никогда я такого при виде начальников не испытывал.
Но тут еще манеры! Как он мне улыбался, какая у него интонация была дружеская, ну и вообще, знаете, вежливость. А у нас-то, у нас! Замзавотделом районной администрации — и уже надут, как Бонапарт! И смотрит на тебя искоса, и буркает что-то неслышно. А взять кого выше, так уж и говорить не про что. Но хоть высокое-то начальство у нас может быть не таким грубым, не очень плебейским, не сильно хамским? Может оно себе позволить не быть похожим на армейского прапорщика, который счастлив, что наворовал тушенки? На курсы бы его что ли отправить на какие, для манер...
Бедный Харальд V! Я себе уже представляю, как его (точнее сказать его величество) будут хлопать по спине и обзывать "друг Гарик" (так например Уильяма фамильярно зовут Биллом).
— Ваше величество! Каков ваш идеал короля? — так у Чехова спрашивали, кто его любимый писатель.
— Трудно сейчас сказать... Монархии сильно изменились, да и весь мир изменился... Нет, трудно сказать.
— А в Россию — это ведь ваш первый визит?
— Первый настоящий. Так-то я приезжал в 1982-м. На похороны Брежнева.
— Вы что, с ним были друзья?
— Нет. Мы были... э-э... соседи. А теперь у меня будет хороший случай увидеть восточного соседа, познакомиться с ним поближе...
— Вы часто видитесь с другими королями? (Мне правда интересно, бывает ли такое королевское политбюро, на таком уровне, что выше не бывает.) Какие решения вы там принимаете?
— Ну что вы, какие там решения! Конечно, видимся иногда. Но решений не принимаем, это неофициальные встречи, как семейные. Да мы и есть родственники со всеми европейскими монархами... Решения? У меня нет политической власти.
— Да это и скучно — иметь политическую власть! — говорю я ему, что думаю, режу правду-матку.
— Ну, это смотря какая власть...
— А так работа — трудная у вас?
— Да...
— Устаете?
— Знаете, да, устаю иногда.
Королева чисто по-женски включается:
— И день ненормированный, и по выходным приходится иногда. И по праздникам...
Король добавляет:
— Мы, как медведи: зимой можем спать, а летом полно дел...
Его жена вспоминает про хозяйство:
— Вот и дворец перестраиваем, реставрируем. Тоже ведь непросто. Ремонт делать... Стараемся укладываться в бюджет! Хотя сколько ж расходов — 120 служащих у нас в штате. (Уж поменьше, чем у нас в районной администрации.— И. С.)
Королева Соня, видите, не отдаляется от забот, свойственных народу.
Она в блузке с короткими рукавами, типа сафари, в юбке наподобие того же: в мае в Осло страшная жара, от которой в Москве после отдыхаешь. А на шее у нее толстая золотая цепочка, короткая, и еще другая — тонкая, длинная, которая теряется под блузкой,— наверное, там крест. У нее тонкие браслеты: на левой руке — пара-тройка, а на правой — с дюжину, и массивные золотые серьги. И еще на груди маленькая брошка. Эмаль в виде ленточки, цветов норвежского флага и маленькие бриллианты.
— Откуда это у вас?
— Ты же помнишь,— поворачивается она к мужу,— я это храню в память о твоей матери. Да?
— А вы, правда, офицер? Говорят, даже полковник? — спрашиваю королеву.
— Да! Я — полковник! Правда, когда я была моложе, это меня больше интересовало... У нас в вами много общего, у нас — север,— продолжает она, переходя к теме нашего соседства.— Мы не так уж различаемся по взглядам на жизнь, по мыслям. Вот я ходила смотреть русскую выставку из Архангельска и увидела, что вышивки похожие и цвета! И Россия на нас повлияла, видите, у нас тоже встречаются купола в виде луковиц. У нас тоже много деревянных домов... И ведь как интересно: бревна в срубе у нас соединяют одинаково!
Вот еще интересно задать спортсмену-королю такой вопрос:
— А что вот норвежский футбол? Откуда такой прорыв?
— Нет-нет, про футбол я до 12 июля не буду говорить. Могу только сказать, что мы за спорт в стране всерьез взялись после той Олимпиады в Калгари, на которой не выиграли ни одной медали. Это, конечно, был шок...
Дама-церемониймейстер издали смотрит на часы и после на нас со страшной досадой,— видно, время вышло...
Но королеве тоже есть что сказать насчет спорта:
— Мы привлекаем инвалидов в спортклубы. Они могут тренироваться с молодежью. Им так будет все веселей...
Королева — добрая...
— А дети, дети, кстати, как?
— Ну, принцесса, вы знаете, заканчивает учебу, скоро будет физиотерапевтом. Принц — учится в Беркли, политические науки и экономика. И еще литература: он любит Достоевского. У нас, кстати, в 1993 году издали собрание сочинений Достоевского, 29 томов! — оживляется королева.
— Детьми я доволен,— говорит король.— Надеюсь, что мой сын будет хорошим королем.
Комната, в которой идет разговор, с виду — обычная дворцовая зала. А на самом деле, если всмотреться, замечаешь, это рабочий кабинет короля: там в одном углу стоит старинный богатый письменный стол.
С разрешения его величества я стол рассмотрел поближе: там бронзовый орел, фотокарточки семьи, тяжелый письменный прибор и кипа бумаг — на подпись ли, для ознакомления ли — высотой сантиметров 15! А еще — конная статуэтка Наполеона.
— Вы, ваше величество, его любите?
— Нельзя сказать, что люблю. Просто этот дворец строил французский маршал Бернадотт, он сюда привез много связанных с Наполеоном вещей. Я их оставил, потому что я уважаю историю.
Если вдуматься, никто не может уважать историю больше королей. Если представить себе короля, у которого нет предков-монархов, так он и не король вовсе, а простой чиновник...
Однако пора и честь знать. Опять рукопожатие.
— Мы будем завтра на балконе! — сказал на прощание король.— Я помашу вам рукой.
Мне потом, кстати, норвежский премьер-министр Кьель Магне Бондевик рассказывал: "Не только сам король, но и отец его, и дед были очень милые люди. Король и королева — они действительно объединяют народ. У нашей монархии так мало противников, что они попросту незаметны".
Иностранные дела и их министр
В отличие от короля, этикет не запрещает спрашивать о политике Кнута Воллебака, министра иностранных дел.
— Высылка российских дипломатов? Не имеет ничего общего с дестабилизацией обстановки! Мы просто реагируем на конкретную ситуацию.
— А моряк Петренко? Который у вас тут в тюрьме сидел?
— Это не более чем уголовное дело, которое не имеет отношения к нашему сотрудничеству.
— Так-таки и не имеет?
— Да как же оно может иметь, когда это дело суда? Тут совершенно никакой политики. К тому же мы дали Петренко русскоговорящего адвоката... Чего ж еще? Да ведь его уже выпустили в Россию? Ну, тогда вообще непонятно, в чем может быть проблема.
Я, однако, насчет Петренко засомневался и по-дружески посоветовал к беседам про это дело приготовиться получше. Это у них там, может, суд от политики и отделен, а у нас не поймут-с, у нас "управдом — лучший друг человека".
В целом же министр оптимистично смотрит на русское будущее:
— Страна ваша богатая, но у вас проблема с бедностью. Но есть большая разница: проблема бедной страны с бедностью или богатой с бедностью.
Капиталисты готовы мерзнуть на нашем севере
А вот норвежские деловые круги. Высшие менеджеры многопрофильной фирмы Norsk Hydro (пополам частный и государственный капитал) с годовым оборотом в $300 млн.
Вот, пожалуйста, уже есть сотрудничество. На месторождении ТРС у них — 16 процентов акций, по "Каряге" — 45 и на Штокмановском — 12,5. Штокмановское — 600 км от берега, большие запасы газа. Первые бумаги были подписаны еще при СССР. А сейчас будет ли это экономически оправданно?
— В России все быстро меняется. Непонятно, кто сегодня решает. Смотришь, вроде договорились. Но вдруг назначают нового начальника, и он говорит: "Я не знаю ничего, теперь все сначала". Ни в Москве, ни на месте никто не может принять решение. Ни у кого нет для этого достаточной силы...
Могут ли вообще норвежцы понять нашу жизнь? Мне кажется, они, например, способны были подойти к нашему часовому с легкой иностранной беседой, как я вот у их королевского дворца... Но выяснилось, что у фирмы офис в Краснодаре (еще в Мурманске, в Одессе, в Киеве у них офисы, не говоря про Москву) и Norsk Hydro неплохо знает нрав губернатора Кондратенко.
— Ну что ж, трудности... Кто через них пройдет, тот и возьмет большой приз. А первые лет пять на всяком новом рынке — проблемы. А кто не рискует...
У норвежских нефтепромышленников невеселые лица:
— Но мы боремся и терпим, потому что слишком много сил и времени уже потратили там... Русские, когда речь заходит о природных богатствах, сразу говорят, что Родину не продадут. Местные жители сидят на золоте, нефти там много, а детей кормить нечем.
Мы понимаем,— продолжают норвежцы,— мы в 60-е сами сильно были зависимы от заграницы, от иностранного капитала (имеется в виду США), это, конечно, неприятно. Но мы не сразу построили свою независимую экономику! Тут мало одного патриотического порыва! Мы долго с американцами работали... Работать ведь лучше, чем не делать ничего...
Народ гуляет
...Король, верный своему слову, точно, мне махал рукой с балкона своего дворца, когда я стоял в толпе на лужайке, отмечая их день конституции в процессе народного гулянья. А гулянье у них, надо сказать, совершенно безвредное, легкое, бледное... Оно выражается, например, в том, что воду в фонтанах покрасили в розовый цвет. А приблизительно каждый третий участник гуляний добровольно надел национальный костюм: мужчины — черные суконные костюмы с короткими штанами и белыми лучками, а дамы — длинные сарафаны с вышивками. Купить бутылку водки положительно невозможно; винный закрывается в субботу в час дня до самого понедельника. Иду в бар и делаю заказ... Но вдруг обнаруживается, что даже в баре не наливают до 12.00!
— А если я хочу выпить за здоровье короля?
Официантка улыбается очень виновато, но толку нет.
Позже люди начинают выпивать и долго-долго, до самой ночи, пьют одну кружку пива, ну, может, две. А наутро, заметьте, всем на работу! Национальный праздник выпал на воскресенье, но дополнительной халявы — никакой!
Я наблюдаю с плетеного стульчика кафе, как бабушка лет ста, в белой блузке, по-старчески медленно нагибается и рукой, на которую в виде рукавицы надет черный пластиковый мешок, поднимает кусочек собачьего дерьма из-под любимого пуделя. Я верю, что она любит собак. Любовь, она иногда сверкает яркими доказательствами своей силы и жертвенности. (А безнаказанно какать там могут только звери, которые при исполнении: например, полицейские лошади, и они этим правом щедро пользуются.)
Люди трезво и тихо прогуливаются по городу, и машины с особенной рабской предупредительностью тормозят перед участниками гуляний. До чего ж все чинно и непросто! Дыхания живой жизни в это не может внести даже то, что средь бела дня отдельные отдыхающие мочатся в морские волны с яхтенного причала в самом центре города. Потому что они делают это трезво и невинно, как дети. И даже эта вот парочка на лавке не может смутить повсеместного целомудрия и беспредельной какой-то законопослушности: он полулежит, она сидит на нем со вздернутой мини-юбкой у прохожих на виду; и зеваки спорят, то ли это у них натуральный половой акт, то ли так, забавляются. Идут впереди своего автобуса с громкими музыкальными динамиками школьные выпускники в форменных красных кепках. Перед ними девчонка из стриптиза, хотя и в символических трусах, но какая-то страшно вялая и стыдливая, не удивлюсь, если она вообще девственница.
Почему все так? Северный ли прохладный темперамент остужает, гасит все? Или потому что европейцы?
А, европейцы! Они, значит, европейцы!
Да если б русские захотели быть европейцами, так давно б стали! А не стали только потому, что нам это совсем не нужно. За какие удовольствия, за какую плату наши граждане смогли бы взвалить на себя все это совокупное бремя:
подбирать на улицах собачье говно;
и чтоб нельзя перегораживать Транссиб;
и не задерживать рабочим зарплату;
подчиняться правительству, в котором одни бабы — в смысле 40 процентов женщин;
по выходным чтоб не то что водка, а никакая выпивка не продавалась;
и нельзя ходить войной на кого захочется, осерчав;
а все красные дни ограничить субботой да воскресеньем, и никаких там майских и октябрьских;
и перед пешеходом тормозить да хоть на "Джипе".
Этого всего, боюсь, наш человек вынести не может и даже не желает. Мне неизвестны такие блага, ради которых он согласился бы на вышеперечисленный список унижений...
Нет уж, пусть кто-то другой будет европейцем, кому себя совершенно не жалко, кто не ценит простых радостей жизни. Мы уважаем такого мужественного человека, и сочувствуем ему, и чисто по-человечески даже рады, когда он к нам приезжает в гости.
Так что вполне: добро пожаловать.