Некролог
В Вене в возрасте 65 лет в результате продолжительной болезни скончался знаменитый австрийский художник Франц Вест. Прошлым летом на 54-й Венецианской биеннале ему вручили почетного "Золотого льва" за вклад в искусство.
Родившийся в Вене в 1947-м Франц Вест был слишком молод, чтобы участвовать в безобразиях венских акционистов. Пока великолепная четверка активно возмущала австрийское спокойствие, он не то чтобы систематически занимался искусством, а больше вращался в богемных венских кругах, благо был близким другом поэта Райнхарда Приссница и младшим братом художника и городской достопримечательности Отто Кобалека, много путешествовал и даже посидел в тюрьме, а на скульптурное отделение Академии художеств поступил, когда ему было под тридцать. Однако солидарность с акционистами проявлял неизменно. Например, когда пришедшая к власти Австрийская партия свободы Йорга Хайдера начала наступление по всем культурным фронтам, в частности ополчилась на Германна Нитша и его "Театр оргий и мистерий". Вали Экспорт пришлось тогда демонстративно отказаться от главной национальной премии — премии Оскара Кокошки, а Франц Вест вывесил на фасаде Сецессиона издевательский лозунг "Искусству — его партию свободы, времени — его искусство", обыгрывающий девиз над входом в здание "Времени — его искусство, искусству — его свободу".
Впрочем, в самой скульптуре Франца Веста, а его часто называют по старинке скульптором, всегда имелся перформативный элемент. С самого раннего, прославившего его цикла "Passstucke" ("Пригоночные детали"): серии бесформенных штуковин из гипса и папье-маше, которые нужно было не столько разглядывать, сколько брать в руки, нарушая священную музейную заповедь "Руками не трогать!", вертеть, крутить, напяливать на голову. Преподавал Франц Вест всего чуть-чуть — пару семестров во франкфуртском Штеделе, но и Эрвина Вурма с его интерактивными приспособлениями, и целую армию прочих австрийских насмешников, разоблачающих высокий пафос скульптуры, можно смело записывать в его ученики. Вестовские "Passstucke" со временем выросли до парковой и городской скульптуры внушительных размеров. Эти огромные рыхлые культи или колбасины из крашенного в гаденькие пастельные тона алюминия, вызывающие смутные клинико-фрейдистские ассоциации, выглядели злой пародией на всю европейскую пластическую традицию, будь то героические монументы певцов тоталитаризма вроде Арно Брекера или глубокомысленно-серьезные формалистические опусы столпов модернизма вроде Фрица Вотрубы. Что же до камерной, станковой скульптуры, с ней Франц Вест разделался не менее радикально, наводнив музеи и галереи вместо статуй или объектов мебелью собственного производства: стулья, банкетки, лежаки — скульптурой становился сам свободно развалившийся на них и созерцающий искусство или других созерцающих зритель.
И пока искусствоведы спорили, энвайронмент это или всего-навсего дизайн, отсылает ли автор к кушеткам Зигмунда Фрейда, чьи сочинения он действительно усиленно штудировал, или к злополучному "креслу для уставших интеллектуалов" Анри Матисса, уподобившего искусство способу релаксации, Франц Вест, вооружившись фрейдовским "Остроумием", выкидывал очередной фортель. Как на Documenta IX в 1992 году, где устроил кинотеатр под открытым небом с диванами из потертых восточных ковров в импровизированном зрительном зале. Проницательные критики сразу догадались, что художник намекает на европейские культурно-политические комплексы, предлагая почтенной публике почувствовать себя цыганами, турками или марокканцами на этих пестрых коврах. Франц Вест им, правда, отвечал, что ничего такого в виду не имел, а предлагал лишь почаще заниматься любовью.