Фестиваль театр
В этом году приглашенным художественным руководителем Авиньонского фестиваля стал знаменитый английский режиссер, создатель всемирно известного лондонского театра "Комплисите" Саймон Макберни. Его личным вкладом в фестивальную программу стал спектакль по роману Михаила Булгакова "Мастер и Маргарита", представленный в Папском дворце. Из Авиньона — РОМАН ДОЛЖАНСКИЙ.
Равнодушие нынешних директоров Авиньонского фестиваля к современному российскому театру известно всем, кто следит за конъюнктурой европейской фестивальной жизни. В нынешнем году досаду от привычного уже отсутствия в основной афише спектаклей из России отчасти могло бы компенсировать то, что обе постановки, показанные на главной фестивальной сцене, в курдонере Папского дворца, сделаны по знаменитейшим русским текстам. Правда, "Чайка" в постановке Артура Нозисьеля (спектакль Национального драматического центра Орлеана) не одарила приливом гордости за Чехова. Скорее, наоборот — это один из тех спектаклей, когда недоумение от скучного и местами очень претенциозного действа перекидывается и на пьесу: начинаешь с ужасом сомневаться в ее всемирно-историческом значении.
С "Мастером и Маргаритой" все намного сложнее. На мой взгляд, эту работу трудно причислить к ряду удач Саймона Макберни. Утешением английскому мастеру (разумеется, он в нем не нуждается — спектакль уже был представлен на важных театральных форумах, и впереди у него еще немало гастролей и стоячих оваций в финале) может послужить тот факт, что текст Михаила Булгакова вообще плохо дается театру. Дело, конечно, не в мистике — театральные деятели любят пугать друг друга рассказами о напастях, обрушивающихся на труппы, которые берутся за фантасмагорический роман,— а в необходимости связывать разные сюжетные линии, показывать на сцене бога и дьявола, полеты и балы, резать и компоновать текст, известный большинству зрителей почти наизусть.
Впрочем, это нам текст известен наизусть. Макберни же для многих европейцев, наверное, становится проводником в мир, о котором они "что-то слышали". Поэтому режиссер и не стесняется большую часть вечера просто скользить по страницам романа, заботливо упихивая весь сюжет в три сценических часа. Макберни просто рассказывает странную, таинственную и остроумно написанную историю. Он показывает зрителям карту Москвы и обозначает на ней места действия романа. Он не забывает сообщить о том, что автор умер, не дождавшись публикации романа. Словом, его театральный проект — акция не только художественная, но и просветительская.
Может быть, таков просто эффект стен Папского дворца — тут любой человек кажется маленьким и тщета личных усилий ощущается особенно остро,— но все персонажи "Мастера и Маргариты" у Саймона Макберни кажутся мелкими людишками. В проповеднике Иешуа нет ни исключительного чувства собственного достоинства, ни убежденности в своей правоте — худющий, совершенно обнаженный бродяга, мысли которого теряются в сценической скороговорке, на коленях вымаливает у Понтия Пилата жизнь. Воланд, закутанный во все черное и сверкающий золотыми зубами, то и дело сварливо переспрашивает у собеседников, что они сказали,— и зрительный зал радостно смеется над непонятливостью нечистой силы. Простоватая Маргарита в спектакле "Комплисите" похожа на продавщицу косметики, а Мастер превращен в истеричного обывателя, мало чем отличающегося от прочих московских персонажей,— трудно поверить, что он может написать что-то стоящее.
Саймон Макберни идет путем нехитрых ассоциаций и исторических параллелей. Когда Воланд интересуется у литераторов, кто же, по их мнению, управляет всем на свете, на стене Папского дворца возникает портрет усатого коммунистического "папы", то бишь отца всех народов в белом праздничном кителе. Когда наместник объявляет народу свой приговор, то на экране возникает отнюдь не толпа древних евреев, но массы советских трудящихся. Верный ученик Иешуа Левий Матвей срифмован здесь с поэтом Иваном Бездомным, предатель Иуда — с подлецом Алоизием Могарычем. В караул к Понтию Пилату шеренгой встают товарищи в кожанках, вооруженные металлическими прутьями.
Режиссер Макберни любит магические превращения, совершающиеся быстро и вроде бы просто. И легкость, с которой его актеры перескакивают из-под одной маски в другую, действительно впечатляет. На почти пустой сцене все подвижно — несколько деталей оформления да несколько выгораживающих места действия светящихся линий способны "обслужить" целый спектакль. Вообще, все то, что мелькает и светится, Макберни разрабатывает гораздо лучше, чем то, что разговаривает и вступает во взаимоотношения. Мультимедийная партитура придумана отлично — и именно в расчете на Папский дворец.
Поэтому выигрывают как раз фантасмагорические сцены, например, полет Маргариты — актриса просто лежит на сцене и водит руками, но вертикальная проекции заставляет выдохнуть от восторга. Или сцена бала, в которой стена Папского дворца вдруг "уезжает" далеко вглубь, уменьшаясь и открывая на экране огромный средневековый зал. Но главный эффект припасен на финал, в котором Папский дворец сначала дает трещину, а потом "рушится", рассыпается на камни и открывает видеокартину звездного неба, которое здесь, на открытом воздухе, эффектно соединяется с небом настоящим. Люди у Макберни так мелки, что всматриваться есть смысл только в холод и бесконечность Вселенной. И нечистой силы на земле, конечно, быть не может — поэтому и Воланда на самом деле никакого нет: им в спектакле "Комплисите" попеременно наряжаются истеричный московский сочинитель и жалкий ерушалаимский нищий.