МИХАИЛ КОЖУХОВ провел в Афганистане четыре года в качестве корреспондента "Комсомольской правды". Он считает эти годы лучшими в своей жизни. Но признает, что журналисты всей правды о той войне не написали. И свой профессиональный долг предали.
На дари традиционное приветствие — что-то типа "как дела?" — звучит как "хуб асти, чотор асти". В Афганистане среди наших ходила такая поговорка: "Хуб асти, чотор асти, в Афган попал по дурости". Вот и я попал туда по этой самой причине. Редактор международного отдела "Комсомолки" при мне с кем-то разговаривал по телефону и жаловался, что надо менять собкора в Афганистане, а никто туда ехать не хочет. Я возьми да и скажи: "Почему это никто не хочет? Я хочу".
Что я наделал, я понял только на следующий день, когда тогдашний главный редактор газеты Геннадий Селезнев тряс мне руку и говорил: "Ты едешь в Афганистан. Это большое событие для тебя и для газеты. Поздравляю!" Отступать было поздно.
У меня тогда был романтический порыв. Казалось, что Афганистан — это вторая Испания. При всех идиотизмах советской власти, которые творились здесь, мы думали, что Афганистан отношения ко всему этому не имеет. Люди хотят жить по-человечески, а мы им в этом помогаем. И что самое интересное, в первый день ты находил этому подтверждение. Чумазые босые ребятишки, копающиеся в помойках, дикая нищета. На второй день иллюзий уже не оставалось. Чем больше я узнавал, тем меньше хотелось остаться.
Вообще, было несколько пластов. Пласт политический — совершенно отвратительный. Пласт военный — и прекрасный, и отвратительный одновременно. И пласт человеческий. Свое пребывание в Афганистане я оправдывал перед самим собой тем, что есть в СССР сто тысяч матерей, невест, братьев, которые, открывая газету, ищут там родное имя.
Однозначно, что годы, проведенные в Афганистане, воспринимаются как лучшая часть жизни. Я там провел четыре года — с 1985-го до конца, до полного вывода советских войск в 1989 году. По мальчишеской глупости я там поучаствовал в самых разных боевых операциях, в общем, пошалил. Больше всего запомнилась мне поездка для журналистов на юг, в район Джелалабада, когда оттуда уже ушли наши войска. Колонна попала под обстрел. На моей машине было ранено девять человек. И журналисты, и афганская охрана. Все было в крови. А обстрел продолжался. Я прижался к броне и думал, какой же я идиот. Вот сейчас убьют меня в районе Нангархара, и ничего я уже в этой жизни не сделаю. Помню очень отчетливо, что страха не было, а была тоска и осознание собственной глупости.
Ну, насчет самого яркого впечатления, это я соврал. Больше всего запомнилась мне история, когда я напросился в рейд со спецназом по реализации разведданных. Это было недалеко от Кабула. Я шел, зная, что писать ничего не буду. В общем, видел я то, что гражданскому человеку видеть не положено. Как спецназ берет пленных и, как бы это сказать, применяет к ним методы психологического и физического воздействия. О подробностях я рассказывать не хочу.
Когда моя командировка закончилась, мое отношение к Афганистану не изменилось. Всю глупость этой войны я понял еще там. И глаза мне раскрывать было не на что. Уже здесь, дома, я нашел у Хемингуэя прекрасную фразу. Правда, она о писателях: "Писатель, не сказавший всей правды о войне, никогда не найдет покоя, он предал свой долг". Это точно. Правды о той войне мы, конечно, не рассказывали. Да и это было невозможно — из-за цензуры. Были четкие указания из ЦК КПСС, что писать, а что нет. Например, можно было показывать боевые действия части не более батальона. В одной заметке можно было написать не более чем о двух раненых и одном убитом. Непонятно почему, но очень долго нельзя было писать о военных госпиталях и о памятниках убитым шоферам вдоль дорог. Попытки написать правду заканчивались в кабинете у военного цензора. Но факт остается фактом. Свой долг мы там предали.
После Афганистана я невольно делю мир на своих и чужих. И по отношению к своим у меня совершенно другие обязательства. Книгу об Афганистане я написал сразу по возвращении оттуда. Но тогда как раз был период разоблачений. Везде писали об отрезанных ушах, наркотиках в гробах и прочей чуши. У меня в книге этого не было, и рукопись провалялась в издательстве "Молодая гвардия" несколько лет. Книгу издала только в прошлом году моя жена — мне в подарок.
Записал СЕРГЕЙ Ъ-КАШИН