Питера Гринуэя, знаменитого британского кинорежиссера, а также автора многих мультимедиальных арт-проектов, трудно застать дома. Две трети года он проводит в путешествиях, преимущественно по далеким и экзотическим странам. Удачей и своеобразным исключением было встретить его хоть и на краю, но все же Европы. Корреспондент АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ взял интервью у ПИТЕРА ГРИНУЭЯ в Стамбуле, в пятизвездном отеле "Мармара", где разместились гости XXI Международного кинофестиваля. За день до этого Гринуэй прочел лекцию и открыл выставку своих картин, рисунков и коллажей.
— Выставка называется "Семя и пепел", в центре ее — изображения двух обнаженных тел утопленников: мужского и женского. Вы по-прежнему одержимы уверенностью, что есть только две достойные искусства темы — это эрос и смерть?
— Вы правильно восприняли мои идеи, и, надеюсь, находите их увлекательными.
— Несомненно. И не совсем понимаю, почему они вызывают столь резкое отторжение у ваших соотечественников — английских критиков?
— Они обвиняют меня в том, что я насилую изображение, актеров, камеру — словом, всех и вся. Еще говорят, что с помощью фильмов я избавляюсь от комплексов и втайне идентифицируюсь со своими персонажами. Приходится всякий раз повторять: я не повар, не вор, не его жена и даже не ее любовник. Я не поджариваю на гриле своих соперников и не угощаю этим блюдом зловредных критиков.
— Один из них сказал мне, что ваш последний фильм "Книга у изголовья" пользовался в Англии коммерческим успехом только потому, что вы показали голышом на экране модного актера Ивана Макгрегора, прославившегося в фильме "Trainspotting". Еще — что знаменитости снимаются у вас только однажды, ибо бывают удручены результатами. Например, Элен Миррен, Ришар Боринже или Джулия Ормонд.
— Кинозвезды интересуют меня лишь в качестве культурных знаков, устойчивых имиджей. Их актерские возможности не так уж важны.
— Поговорим теперь, если позволите, не об искусстве как таковом, а об искусстве жизни. Вы художник по первой профессии, кроме того, в ваших фильмах важнейшее место занимает архитектура. Было бы крайне интересно узнать, как вы организуете собственное жизненное пространство. Где вы живете — в городе, в деревне? Что такое для вас дом? И каков идеал дома?
— У меня два дома. Один расположен в Вест-энде. Это элегантный буржуазный дом в поздневикторианском стиле, построенный в конце XIX века (если быть точным, в 1879 году), четырехэтажный, с большим подвалом. Он весь заполнен книгами, которые даже падают с лестниц, сильно подчас раздражая. Но поделать с этим ничего нельзя.
Моя жена — художник, две дочери уже взрослые и покинули родительский дом. С задней стороны здания находится студия. Еще одна расположена в другом районе Лондона, там я раньше держал самое дорогое профессиональное оборудование. Но теперь это стало опасно: студию уже четыре раза грабили, и полиция просто сбилась с ног. Последний раз украли программное обеспечение Mikrosoft для новейшей марки компьютеров AVID и, как утверждает полиция, вывезли его в Москву. В студию проникали всегда одним и тем же путем — через крышу, хитроумными способами блокируя сигнализацию.
— Не защищенная от грабителей студия — это и есть ваш второй дом?
— Нет, мой настоящий второй дом находится в деревне, в местечке Ньюпорт, недалеко от Кардиффа. Именно там, в Уэлсе, я родился 55 лет назад. Дом стоит на вершине горы, недалеко находится оловянная фабрика, есть еще артезианский колодец. Эти места описал знаменитый поэт Уордсуорт Вордсворт. Дом, в котором я отчасти живу, постройки конца XVIII века (точнее, 1790 года), скромный такой дом с садом. Там тоже полно книг. Это и есть мой идеал дома — жить в библиотеке в саду.
— Кто бы подумал, что вы такой поклонник книжной культуры, ведь именно с литературностью вы вовсю боретесь в кино.
— Я борюсь с литературным способом повествования на экране, который несет свои законы. Но книги я обожаю, причем всякие.
— В том числе описи, словари, графики, таблицы и каталоги. Это следует из ваших фильмов и рисунков, где вы ведете отсчет — чаще всего в пределах сотни — тех или иных объектов: то мельниц, то людей, выпавших из окон в каком-нибудь провинциальном местечке, то мертвых тел, извлеченных из Сены с 1795 по 1801 годы. А в жизни вы — коллекционер?
— О да, я — истинный коллекционер! Никогда ничего не выбрасываю. Помимо книг и картин в юности я коллекционировал насекомых. Это наследие моего отца-энтомолога. Чувствую в себе и задатки таксидермиста: чучела птиц и зверей украшают мой кабинет.
— Еда — еще один важный компонент ваших фильмов. Иногда — как в "Поваре, воре..." — ваши герои предпочитают острые блюда. А какая кухня вам по душе?
— Недавно я побывал в Израиле и пришел в восторг от арабской кухни. Лондон славится ресторанами всех народов мира, особенно бывших колоний. Я часто бываю в индийских и пакистанских.
— Сами вы готовите?
— Для этого совершенно не остается времени. Большую часть года я провожу в разъездах.
— Каковы ваши последние маршруты? И ближайшие планы?
— Недавно читал лекции студентам университета в Гаване. Скоро опять поеду туда снимать фильм. Был в Осаке, Киото, на 1999 год планирую в Японии большую выставку.
Другой проект — постановка в Зальцбурге оперы "100 объектов, представляющих мир".
— Так называлась одна из ваших выставок, прошедшая в Вене пять лет назад.
— Теперь это будет опера, что, вероятно, ближе австрийцам.
— А что касается кино?
— В октябре начнутся съемки новой картины. Это настоящий фильм-путешествие в 16 сериях, действие его разыгрывается в разных концах света — от Колорадо до Манчжурии. Одну из серий собираюсь снять в Москве.
— Последний вопрос. Какой век вы больше всех любите и в каком предпочли бы жить?
— Без всяких сомнений — теперь, в XX столетии. Я испытываю к настоящему и будущему огромный интерес. Развитие технологий настолько стремительно, что в корне меняет природу человека.
Я люблю XVII век и испытываю к нему большую привязанность. Но жить в нем не хотел бы — только в XX!