Премьера "Мутаций" Мориса Бежара в Большом театре
В Большом театре мировой премьерой балета "Мутации" открылись долгожданные гастроли труппы Мориса Бежара Bejart ballet Lausanne. 100-минутное действо, сочетающее плакатную убедительность рекламного экологического ролика с незатейливой веселостью фюнесовского "Человека-оркестра", шло без антракта. В финале публика аплодировала долго и ласково, хотя и несколько обескуражено. Превращение культовой персоны второй половины ХХ века в рядового борца за чистоту родной планеты оказалось слишком неожиданным.
Еще большей неожиданностью явилась детская бесхитростность искушенного хореографа-режиссера: спектакль получился однозначным и плоским, как бильярдный стол. Содержание его исчерпывается аннотацией из программки: "Истерзанную 'благами цивилизации' Землю покидает кучка оставшихся в живых людей. 'Улетать — так с музыкой!' — решают они, последний раз танцуя на Земле".
Две ключевые фразы иллюстрируются с наглядностью комикса и чередуют сцены с аккуратностью полосок у зебры: медленно — быстро, печально — весело. "Истерзанную Землю" представляют слайды, проецируемые на задник: скелет мертвого леса, увязшая в нефтяном море черно-мазутная утка, гриб атомного взрыва, сгорающая в атмосфере космическая ракета. И — мизансцены: люди в противогазах и серых комбинезонах, увязшие в рапиде слепых неверных элементарных движений. Вот они медленно и опасливо крутят кистями рук, вот — осторожно сгибают в колене ногу, вот — скрипуче разминают шеи. Им подыгрывает умело поставленный свет (художник по свету Клеман Кароль) — арестантские полосы, тюремные решетки, тревожные пятна проказы.
Но Бежар-режиссер слишком заботится о публике (художник, по его собственному признанию, публичная девка), чтобы позволить себе долго утомлять своих клиентов тоскливыми сценами вымирания. И слишком торопиться, чтобы мотивировать внезапные переходы к тупой эстрадной жизнерадостности. Один из артистов кричит: "Сегодня последний день на Земле, поэтому мы будем танцевать!" — и вся труппа, на ходу срывая противогазы и расстегивая комбинезоны (эскизы костюмов Джанни Версаче), ударяется в пляс.
И тут — третья неожиданность. Бежар, чье имя в России — синоним хореографической изобретательности и всеядности, в своем новом балете пользуется лексикой, стертой до банальности. Под эпигонские перепевы бродвейских мюзиклов (композиторы Джеки Глесон и Джон Зорн; Хьюго Ле Бар озвучил эсхатологические картины) артисты перепевают затасканные комбинации голливудских шоу тридцатилетней давности. Антиамериканский пафос (вот, мол, до чего довела цивилизация культуру!) — исключен. Ни тени сарказма не омрачает эти канканные батманы, шатанье бедрышек, игру с воображаемыми цилиндрами и лучезарные улыбки в публику.
Порой Бежар вспоминает о классическом танце. Тогда возникают соло, дуэты, трио, квинтет — внезапно и необязательно. Короткие, гладкотекущие, сделанные опытной рукой и напрочь незапоминающиеся. Как не запоминаются и артисты — не образцовые "классики", но и не танцующие актеры: нормальная грамотная труппа, прилежно выполняющая задание хореографа. От "Балета ХХ века", на два десятилетия обеспечившего культ Бежара в России, у мэтра остался лишь Жиль Роман — в то время танцовщик второго плана, сейчас — бесспорный лидер труппы. Лишь ему удалось вдохнуть жизнь в балетный агитплакат, избежать явного кича в сценах с олицетворяющим будущее белокурым ребенком, в соло и дуэте бегло напомнить про любовь и трогательно по-русски произнести финальное "Я остаюсь!", в то время как вся труппа, забацав на прощание нечто эстрадно-жизнеутверждающее, штурмовала трап невидимого лайнера, чтобы осчастливить своим присутствием иную цивилизацию.
ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА