Спектакль Римаса Туминаса на Чеховском фестивале
Поначалу на Фестивале имени Чехова предполагалось показать два спектакля из Литвы, по числу самых крупных современных литовских режиссеров. Но "Гамлет" Эймунтаса Някрошюса в Москву приехал раньше, в декабре (новых спектаклей у Някрошюса пока нет, а Чеховский фестиваль по отношению к гостям строго придерживается "права первой ночи"). Поэтому поставленный Римасом Туминасом лермонтовский "Маскарад" вильнюсского Малого театра представлял Литву в одиночестве. Между тем их соседство в афише было бы любопытным: влияние режиссуры Някрошюса на режиссуру Туминаса бросилось в глаза многим.
Специалисты по творчеству Някрошюса насчитали в этом "Маскараде" как минимум четыре сцены, за которые Туминас мог получить (и получил-таки на пресс-конференции) если и не обвинение в плагиате, то по меньшей мере ехидные вопросы о степени его зависимости от някрошюсовского творчества последних сезонов. Действительно, вальс-поединок Арбенина и Нины (он буквально держит ее за горло и кружит по сцене) напомнил о смертельно опасном танце дона Гуана и донны Анны из "Маленьких трагедий", и вспыхнувшая от арбенинской страсти по дуге авансцены цепочка газовых горелок немедленно вызвала в памяти гнутую спинку кресла-качалки из "Гамлета", воспламенившуюся от жажды мести.
А почти бессловесный слуга, как оказывается управляющий всей круговертью "Маскарада", сам просится в компанию странных персонажей Някрошюса, наблюдателей и тайных дирижеров сюжета, ведущих счет от зловещих полотеров из "Дяди Вани". Безмолвные, но многозначительные этюды-интермедии, придуманные Туминасом, снова заставляют вспомнить плотную вязь някрошюсовских откровенных метафор. Но все-таки сходство манер, очевидное на первый взгляд, оказывается чисто внешним.
Отчаянные, языческие прозрения Някрошюса, в сущности, не имеют ничего общего с живописными фантазиями Туминаса. Смотреть выворачивающие наизнанку сознание зрителя постановки Някрошюса — нелегкое испытание для богобоязненной души. Сочинение Туминаса — магическое лакомство для глаз, карнавальный комментарий к Лермонтову, упускающий подробности пьесы, но развивающий мимолетное впечатление от нее. Спектакль празднично красив. Учитывая, что отношение к сцене как к художественному иллюзиону за четвертой стеной сегодня не в чести, можно сказать — вызывающе красив. При том что для столь трагического, вроде бы замешанного на "гибельных страстях", сюжета спектакль еще и вызывающе насмешлив.
Этот "Маскарад" предназначен больше для описаний, нежели для размышлений. Режиссерская партитура разыграна в интермедиях, на широких полях вокруг текста. Туминас определил Лермонтову место где-то между Гоголем и Блоком. Гоголевский Петербург выскакивает на сцену толпой возбужденных чиновников, одержимых игрой и интригами. Они то мелко семенят, будто слипшись друг с другом, то пускаются наперегонки, погоняя воображаемых лошадей. А то и лезут как тараканы вверх прямо по вертикальному черному заднику. Один из игроков умирает прямо на сцене, зажав проигравшую карту в одеревеневшей вытянутой руке. Но его как чемодан таскают за собой, пока наконец не топят в протекающей перед авансценой Фонтанке (или Мойке, как угодно). Оттуда же выныривает огромная глазастая рыбина, которую потом утащит Неизвестный.
Занятные, не без чертовщины, сцены призрачной петербургской жизни у Туминаса и художника Адомаса Яцовскиса густо присыпаны снегом. Он то и дело валит на головы лермонтовских героев крупными влажными хлопьями, превращая Петербург в блоковский снежный сон. С точки зрения сценической бутафории, должно быть, не самый сложный трюк. Но выглядит и воспринимается необычайно эффектно, сырой и свежий зимний воздух почти физически ощущается по обе стороны рампы. Зима Туминаса — не колючая, пронизывающая, типично петербургская слякотная мерзость. Это несбыточная мечта Петербурга о пушистой, слепяще-белой, неморозной зиме, когда можно играть в снежки и сдувать с цилиндров и капоров крупные снежинки.
Роль ветра, возвращающего в реальность, в спектакле отдана порывистому, хрестоматийному вальсу Хачатуряна. А снежок из невинного катышка в прологе к концу "Маскарада" делается громадным шаром. Приставленный судьбой к героям слуга катит этот снежный снаряд через весь спектакль, постепенно превращая комочек в страшный каток, раздавливающий в финале и Арбенина, и Звездича, и Неизвестного, кстати, как всякая петербургская мечта, рано или поздно настигающая мечтателей, чтобы с ними беспощадно расправиться.
Впрочем, у Туминаса одна мечта все-таки сбывается. Кажется, Нине, о которой режиссер не хочет знать, виновата она перед мужем или нет, непременно хотелось стать красивой скульптурой. Не оттого ли она то и дело пробовала вскочить на постамент и примерить на себя позу статуэтки? Отравленная Арбениным, она не умирает, но застывает над снежной пустыней как памятник самой себе. Действие спектакля, начавшееся на заброшенном кладбище, возвращается на кладбище новое. Перед тем как погибнуть, Нина и Арбенин покорно крутятся на тумбах-надгробиях, как когда-то, в первом действии, кружились на заводном круге две маленькие куклы.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ