В новом выставочном пространстве Галереи дизайна / bulthaup в Санкт-Петербурге открылась выставка "Эйлин Грей: Возвращение". Выставка эта настолько мала, что заметить в выставочной афише ее было бы невозможно, если бы не слово "возвращение" в конце ее названия. КИРА ДОЛИНИНА считает, что даже несколько вещей одного из самых гениальных, но слишком надолго забытых дизайнеров ХХ века стоят самого пристального нашего внимания.
Эйлин Грей умерла в 1976 году, не дожив пары месяцев до 98-летия. Очень старая, уже очень давно почти полностью слепая и глухая, она знать ничего не хотела о том, что ее вещи продаются за баснословные деньги, а выставки одна за другой открываются по миру. Десятилетия небытия для архитектурного мира, неприятие агрессивной и амбициозной тусовки, воплощением которой для нее был Ле Корбюзье, научили ее не играть в эти игры. Рассказывают, что на свои выставки она все-таки приходила — не на вернисаж, а после, инкогнито, благо в лицо ее практически никто не знал: интервью она не давала, в светских салонах не появлялась, вела чрезвычайно замкнутый образ жизни, да и строила почти только для себя.
Злые языки говорили, что так вести себя она могла только потому, что была состоятельна и происходила из слишком аристократической семьи, чтобы якшаться с тем космополитическим сбродом, из которого в начале века состоял художественный истеблишмент Парижа и иных европейских культурных столиц. Это не так: сменив в 1900 году престижную лондонскую художественную школу Слейда на парижские академии Жюлиана и Коларосси, которые таковыми вовсе не являлись, а были просто мастерскими, в которых каждый желающий за небольшую плату под редким присмотром мэтра мог работать с натурщиками, Грей окунулась в кипящий интернациональный котел. Вышла она оттуда убежденной модернисткой, с точным осознанием того, что брать надо не оттуда, откуда принято, а там, где что-то очень нравится. При этом главным героем ее юности был, понятное дело, Чарльз Ренни Макинтош, работы которого она увидела на Всемирной выставке в первый же год своей парижской жизни, а будущими источниками для вдохновения стали японские лаки и суперсовременные материалы вроде стальных трубок, из которых вскоре она станет делать свою мебель. Ее вкусы, а главное, ее собственные работы сразу же были чуть более радикальными, чем могла принять тусовка, а то, что она была женщиной, и к тому же бисексуальной, она, в отличие от мастеров светского жанра, не смогла (да и не хотела) выставить на щит.
Так и жила — за самовозведенной стеной: одной из первых женщин получила в Париже водительские права, гоняла как угорелая сначала на автомобиле, а в возрасте 80 лет пересела на "Веспу", одевалась у самых экстравагантных кутюрье, любила, кого хотела, задаривала их, как хотела. Собственные средства позволяли ей браться только за те заказы, которые ей были интересны. Для нас это плохо: за всю свою жизнь она сделала очень мало. Зато для нее было отлично: каждая ее вещь есть в совершенстве оформленное художественное высказывание. Каждое название — глава в истории дизайна: опередивший аналогичную мебель Корбюзье лет на 10 стул Bibendum, лаковые ширмы Le Destin, ироничное до предела кожаное кресло Dragons, меняющий высоту, с одной ногой сбоку стеклянный стол E-1027... Вы можете не знать имени Эйлин Грей, но вещи эти разобраны на цитаты, не сказать больше, растиражированы кем ни попадя, с полным забвением автора.
Выставка в Петербурге — лишь напоминание об этом художнике. Несколько предметов мебели способны дать импульс к тому, чтобы "вернуть" забытое имя. Но, увы, этого мало. Даже никакие феерические продажи вещей Грей (а ее стул из коллекции Ива Сен Лорана и Пьера Берже был продан в 2009 году за невероятную для предмета декоративно-прикладного искусства ХХ века сумму €21,9 млн) не дали пока импульса к тому, чтобы вернуть ее имя в историю архитектуры. Две виллы на Лазурном берегу, которые построила для себя Эйлин Грей, сегодня охраняются, но полуразрушены. Ирония ситуации — в том, что человек, которого сама Грей считала чуть ли не вандалом, расписавшим белоснежные стены ее дома E-1027, Ле Корбюзье не только высоко ценил ее как архитектора, но и купил эту самую виллу, тем самым, может быть, продлив ее существование. Однако до сих пор те открытия Грей, которыми так неприкрыто восхищался Корбюзье и которые, как считают некоторые историки архитектуры, повлияли на его собственное творчество, не зафиксированы в культурной памяти европейского модернизма. А пока это не произошло, уместны те самые постоянные выставки с подзаголовками "Возвращение" или "Воссоздание", которые гуляют по свету последние десятилетия. Это имя, как и его носительница когда-то, не хочет становиться частью пусть и самой что ни на есть престижной, но тусовки. В этом Эйлин Грей настойчива как мало кто в истории искусства, важной частью которой она, безусловно, является.