Леди с орхидеями

Главная героиня нового фильма Люка Бессона — Аун Сан Су Чжи, ныне здравствующий лидер национально-освободительной борьбы в Бирме.

Рубрику ведут Мария Мазалова и Мария Семендяева

В отличие от режиссерских работ Люка Бессонна последних лет шести "Леди" снята не для детей, а для взрослых, причем для сознательных, граждански ответственных взрослых, интересующихся такими отвлеченными предметами, как освободительно-демократическое движение в Бирме (Мьянме). Главным его символом и лидером является героиня фильма Аун Сан Су Чжи, которую играет Мишель Йео. Причем, возможно, в силу национальной специфики демократическая борьба в Бирме ни к каким радикальным переменам в политической системе и жизни народа привести не может. Во всяком случае, если судить по фильму "Леди": за те 45 лет, которые он охватывает, возглавленная героиней демократизация далеко не продвинулась. Как не продвинулось ни в лучшую, ни в худшую сторону и режиссерское мастерство Люка Бессона за то время, что он посвятил кинематографу для детей и юношества.

Впрочем, при желании не составит особого труда и "Леди" интерпретировать как детский фильм — он так же лишен полутонов, амбивалентностей и двусмысленностей, как сказка, которую рассказывает в прологе маленькой героине ее отец, генерал Аун Сан, кумир прогрессивной бирманской интеллигенции, затеявший формирование демократического правительства и убитый за это хунтой во время переворота 1962 года. Авторы фильма опускают, вероятно, неинтересные отрочество и юность, и мы видим героиню уже взрослой оксфордской домохозяйкой, женой милейшего тибетолога (Дэвид Тьюлис) и матерью двух его сыновей. Родину свою она видит только в сводках новостей по телевизору и особенно по ней не скучает, пока ей не приходится вернуться туда к перенесшей инсульт матери. В больнице Аун Сан Су Чжи непосредственно соприкасается с участниками беспорядков, так что ее белоснежная рубашка оказывается покрыта кровью борцов за свободу. Это первая, так сказать, эмоционально-практическая часть превращения европейской домохозяйки в азиатского политика, вторая, теоретическая, заключается в том, что к Су являются очкастые ходоки с исторического факультета и с порога заявляют, что кроме нее привести Бирму к демократии некому.

Героиня поначалу пытается помнить, что она давно уже английская жена и мать, но первое же публичное выступление перед ликующей толпой меняет ее приоритеты — хотя Люк Бессон, конечно, не допускает и мысли о том, что среди мотивов Аун Сан Су Чжи было и обычное тщеславие. И конечно, Мишель Йео сообщает своей героине максимальное благородство и самоотверженность, хотя кроме этих абстрактных качеств любого борца за народное счастье, хотелось бы увидеть еще и какие-то более конкретные, индивидуальные черты, которых сценарий, увы, не предполагает. А предполагает он какой-то очень коварный выбор для Аун Сан Су Чжи, перед которой на одной чаше весов — угнетенный бирманский народ, который, если ей случится погибнуть, через две недели найдет новый объект поклонения, а на другой — дети и муж, который ни разу не пытается настоять на своей значимости, хлопочет в нобелевском комитете о том, чтобы супруге дали премию мира, а умирая в Англии от рака, понимает, что жена не может к нему приехать. Возможно, у другого режиссера принесенные героиней жертвы казались бы более оправданными, но у Люка Бессона, увы, все выглядит так, будто упрямая женщина пожертвовала прощанием с самым близким человеком ради возможности покрасоваться перед телекамерами и на обложке журнала Time. Политика в галантном французском понимании Люка Бессона — это последний стоп-кадр его фильма, когда красивая женщина, стоя на возвышении, бросает собравшимся внизу мужчинам, пришедшим присягнуть ей на верность, белую орхидею.

Лидия Маслова

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...