В Мариинском театре усиленно готовятся к гастролям в "Метрополитен": вслед за "Князем Игорем" предвыездной обработке подвергся "Мазепа". Возобновлена постановка 1950 года, а пышная сценография Владимира Фирера — самое очевидное приобретение спектакля двухлетней давности — либо похоронена, либо припрятана до возвращения из Штатов.
Возвращение к традиционной картинке с усадьбой и церковью, видимо, должно означать, что не все в Америке любят погорячее. Призванный в последний момент режиссер Юрий Александров все же постарался слегка приперчить пресное блюдо из восстановленных продуктов. Рука мастера узнавалась по деталям: жена Кочубея, тайком пробравшись к дочери, лихорадочно хватала предметы на столе Мазепы, палач Орлик гнусно подглядывал за свиданием супругов, а опоздавшая остановить казнь Мария стремглав бросилась за сцену, чтобы за несколько оставшихся тактов успеть вернуться с добытым, как дефицитный товар в толчее магазина, сокровищем — головой Кочубея. Право слово, даже если Александров задет тем, что не ему была поручена постановка "Саломеи", это не повод брать реванш в "Мазепе".
Мариинский театр, конечно, является любопытнейшим объектом для социопсихологических наблюдений. На "Князе Игоре" директорский подъезд брали приступом, а взяв, довольствовались стоячими местами. На "Мазепе" светского и критического кворума не было, партер превратился в пустыню. Почему объявленное с помпой возобновление перенесли на день раньше, лишив его публики, и почему Валерий Гергиев оставил этот спектакль на попечение балетного дирижера Бориса Грузина — может ответить только сам художественный руководитель Мариинки.
Между тем если новым в "Игоре" была сценография Юрия Харикова, то в "Мазепе" — сопрано. Ольга Гурякова, приводящая в экстаз московскую критику, нечасто поет в Питере, и было бы весьма уместно должным образом преподнести это певческое чудо. Однако "Мазепа" был принесен в жертву "Князю Игорю", музыка — картинке, а уже упрочившееся реноме — свежей сенсации.
Пусть неудачник теперь плачет: образ, созданный Гуряковой, без сомнения, не дутый, как сценические объекты в "Князе Игоре", хотя полон эфирной легкости. Как и нервности, импульсивности и смятения. В Марии-Гуряковой живут все болезненные и сумасшедшие героини: Мими, Травиата и даже Жизель, потому что ее пластика склоняет к балетной терминологии. Пусть в первом действии голос ее звучал слегка зажато, во втором ей уже все можно было простить за дивные верха, а в третьем — влюбиться.
Но блеск спектаклю московская прима обеспечила вместе с примой мариинской, на которую она не похожа настолько, насколько могут быть непохожими сопрано и меццо, поющие дочь и мать. На великолепную Ларису Дядькову, безусловно, можно не только специально приходить, но и ставить спектакли. Обсуждение проблем техники и вокальной формы здесь излишне: чувственные низы сводят с ума слушателей, но самой певице ясность ума и чувство меры не изменяют.
Не то в "мужских" сценах. Как известно, это отнюдь не Петр Ильич Чайковский, но как раз наоборот Модест Петрович Мусоргский хотел, чтобы "звук прямо выражал слово". У Чайковского были несколько иные намерения, но в Мариинском им не вняли. Кто бы теперь упрекнул классика — неловко вспомнить — в пристрастии к чуть ли не итальянской чувственной красоте? Сцена в подземелье была проведена Владимиром Ванеевым (Кочубей) на накале галлюцинаций Бориса Годунова. Юрий Марусин (Андрей), в своем амплуа, более обычного замещал вокальный звук рыданиями и всхлипами (слушателю, в свою очередь, оставалось грустить о том, что в избранный состав не попал Виктор Луцюк). И даже Николай Путилин (Мазепа) больше заботился о грузной акцентировке ключевых слов, нежели о том, чтобы выпустить звук на свободу. В полном согласии с этим были недослушанные окончания и невнятная фактура в оркестре — никто не желал длить звук, купаться в волнах мелодии, не позволял себе расслабиться и отдаться музицированию.
Взамен медная группа и ударные выдали наконец свою заветную мечту о полковой карьере: без жалости забыв медные хоры "Парсифаля", духовые гремели жестью под стать тарелкам, на которых была выполнена в полном смысле слова ударная норма выработки. Полтавский бой, а с ним и все оперное сражение выиграли пушки и барабаны. Проиграл Чайковский.
ОЛЬГА Ъ-МАНУЛКИНА