Нельзя читать Хармса, нельзя не только смотреть, но даже и снимать Тарантино. Что осталось? Лэйновская "Лолита".
Вышедши с позднего сеанса в московском киноцентре под зеленое, плесневелое небо, не захочешь, а пожмешь плечами. Не то чтоб зябко, а вот как-то непонятно. Довольно сентиментальный финал, банальнейшая фабула, картинки, красивые как в журнале. Совершеннейший при этом Тарантино, в каждой реплике и в каждом повороте голов в кадре. На вопрос знакомого о фильме "Как вообще?" — ответишь — "Да никак, вроде хармсовой "Старухи" — сделано чисто, а смысл вкладывай, коли хочешь.
Русский смысл всобачить в тарантинов рассказ довольно трудно: главные события происходят в гигантском как бы "макдональдсе", только посвященном товарам народного потребления: в самом большом в мире универмаге. Кто бывал на далекой родине Тарантино, тот знает — есть у них целые товарные города, shopping malls. Что мы можем различить? Усладительно-абсурдный фон. Видя, как сняты эти паркинги и торговые залы, закусочные и примерочные, ждешь — ну, сейчас будет стеб. А его не будет.
Каждый волен усмотреть в этом фильме хоть насмешку, хоть сентиментальную историю о несложившемся романе двух людей сильно за сорок. Московская публика — та реденькая, во всяком случае, что пришла на Тарантино,— очень хотела смеяться, и эдак умно смеяться. Но не получалось. И в этом-то и состоит новое сообщение Тарантино: вы привыкли к пародиям — так вот вам исходный образец, и если хотите, шутите сами.
Обманув ожидания, новый фильм Тарантино никоим образом не поколебал величия этой фигуры. Он может позволить себе снимать что угодно, все равно найдется рано или поздно кто-то, кто достойным образом интерпретирует все это.
В принципе, именно бессодержательная речь, которой образец и дал Тарантино,— удобней всего для комментатора. В такую речь проще всего вкладывать актуальный смысл.
Такое, казалось бы, принципиально бессодержательное искусство, как порнографические видеоклипы, использовано Минздравом Французской республики в целях борьбы со СПИДом. Ведомство заказало пяти (не-порнографическим) режиссерам пять порноклипов для демонстрации по кабельным каналам "для взрослых". Смысл — пропаганда безопасного секса. Жанр — во всяком случае, обещанный — тяжелое порно.
Заметим между прочим, что режиссерам представится редкая и завидная возможность порезвиться в запретной зоне чужого, чистого жанра: какая режиссеру-то разница, в конце концов, в презервативах будут его артисты или без? Они смогут снять секс как таковой, не думая о задачах здравоохранения. Подобное и позволил себе умник Тарантино — он снял совсем неумное кино про жизнь, в то время как от него ждали высказывания по поводу жанра.
Зато о жанре и только о жанре оказалась поразительная в своем роде телевизионная премьера этой недели — "Зал ожидания". Фильм вышел совершенно дикий, в каждой своей клеточке — и смысл этой кинографомании только в том, чтобы сказать самим себе, что сериалы мы тоже можем. Как ни странно, истории тарантинская и астраханская в каких-то частях параллельны: стареющие, неустроенные люди и их немеркнущие надежды. Жизнь в провинции. Все очень литературно.
Если неудача (им самим, во всяком случае, признаваемая) Тарантино построена на термоядерных репликах Сэмюэля Джексона, перевести которые невозможно: "Nigga didn't have a pot to piss in or a window to throw it out before I set them up. Now, motherfucker's rollin' in cash" — то наша штучка зиждется на штирлицеанских паузах Михаила Боярского.
Можно сказать, что сравнение великого QT с неумехами с ОРТ некорректно. Русские аналоги тарантиновского гипернасилия существуют, и главный из них — Хармс, который ввел его в литературу довольно давно. Сейчас Хармса в чистом виде читать несколько затруднительно, но если брать его в виде цитат и иллюстраций к тем или иным интерпретациям хармсоведения — эффект выходит самый ободряющий. На этой неделе в редакции Ъ появился новейший труд М. Ямпольского — цитирую вначале Хармса, и потом одну фразу комментария.
"Ромашин плевался сверху из окна, стараясь попасть в Фетелюшкина. Тут же невдалеке носатая баба била корытом своего ребенка. А молодая, толстенькая мать терла хорошенькую девочку лицом о кирпичную стену. Маленькая собачка, сломав свою тоненькую ножку, валялась на панели. Маленький мальчик ел из плевательницы какую-то гадость".
"Этот текст доводит фрагментированность наррации до кульминации". Действительно — доводит.
Итак, все не то. Нельзя читать Хармса, нельзя не только смотреть, но даже и снимать Тарантино. Что осталось? Лэйновская "Лолита" — прохладно принятая, кажется, во всем мире, в Москве пользуется полным успехом. Фильм не напрашивается ни на какие интерпретации и тем и хорош, что бесхитростен: это не про молодую глупую Америку и старую бессильную Европу, ничего такого. Это про то же, про что и роман — этот или любой, про ужас человеческого существования.
Это главное и вот за главное-то, как говаривали в старину, зритель и голосует рублем. Ожидая аншлага на Тарантино, я приехал в киноцентр заранее, чтоб взять билет. Аншлаг был на "Лолиту" — московские гуманитарные студенточки образовывали у амбразуры кассы маленький хвостик. Так выглядит сегодня это московское, временное и местное, торжество большой литературы.
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ