Выставка барона Адольфа де Мейера

Барон от фотографии — все равно что цыганский барон

Выставка барона Адольфа де Мейера в "Метрополе"
       В помещении ресторана "Театро" отеля "Метрополь" открылась выставка знаменитого фотографа журнала Vogue 1920-1930-х годов барона Адольфа де Мейера. Экспозицией работ этого столь же светского, сколько и изысканно техничного фотографа Московский дом фотографии анонсирует 2-й Международный месяц фотографии — "Фотобиеннале-98", который откроется 12 апреля.
       
       С появлением барона де Мейера реестр артистических амплуа, казалось бы навеки неизменный, обогатился еще одной ролью: вслед за героем-любовником последовал герой-фотограф. О Мейере профессионалы обычно говорят, что он был не столько фотографом, сколько моделью, а точнее, моделью для самого себя. Чтобы не сказать позером. Баронство Мейера такого же "знатного" происхождения, что и титул князя Черногорского, который носил обаятельный шулер Георгий из "Тартарена" Альфонса Додэ. А если вспомнить Ротшильдов? Впрочем, эти-то купили баронство во времена Луи-Филиппа и за немалые деньги.
       Так или иначе, но в конце 1890-х годов в аристократических салонах и буржуазных гостиных Парижа, Берлина и Лондона появился эдакий принц Флоризель, 30-летний новоиспеченный барон — утонченный фотограф-дилетант, занимавшийся этим модным ремеслом исключительно из желания заполнить досуг. (Кстати, понятие это в те времена не было столь уничижительным, как ныне: тогдашний dilettante — любитель искусства, не считающийся с затратами и не преследующий коммерческих интересов.) Невесть откуда взявшийся аристократ сразу же стал членом лондонского "Камера-клуба" и Королевского фотографического общества.
       О его молодой жене Ольге — шепот: "Внебрачная дочь принца Уэльского и герцогини Каррачо". Иронические интонации, с каковыми передают эту сплетню, со временем сменились почтительным тоном — когда принц стал королем Великобритании Эдуардом VII. Король уже в преклонном возрасте. Чувствительный, он не смущается публичным выказыванием привязанности к Ольге. Соответственно, ореол высочайшего покровительства распространяется и на Мейера.
       Но не только флер августейшего внимания позволил Мейеру занять высокое положение в мире фотографии — стать членом совета "Фото-Сецессиона" и экспонентом престижной американской Международной выставки пикториальной фотографии. Мейер любил новшества: автохромная печать — здесь он был одним из первых, цветная фотография начала века — и тут он лидер, линзы фирмы Пинкертона--Смита, дающие возможность совместить в снимке точную фокусировку центра и "размывку" по периметру,— он и их опробовал. Отсюда его фирменный стиль: силуэты див, выплывающие из марева кафешантанного света или дыма. Короче, "голубой ангел".
       Но будем справедливы: Мейер снимал не только полуночных тружениц, среди его моделей были и Мэри Пикфорд, и Лилиан и Дороти Гиш, да и другие персонажи артистического мира. Кстати, лучшие снимки Джона Бэрримора и Чарли Чаплина — его. А связи Мейера с театрально-балетным миром? О них ходили легенды. Вацлав Нижинский в "Послеполуденном отдыхе фавна" и "Шахерезаде" запомнится вместе со снимками Мейера.
       Судьба и баловала, и наказывала де Мейера. Он был слишком на виду, слишком яркой фигурой и одновременно сомнительной. И потому он всегда был под прицелом — и у европейских, и у американских спецслужб. Еврей, получивший баронский титул. Что же говорить о гестапо? Определенно это был их клиент, поскольку в 4-м отделе РСХА фамилия прочитывалась однозначно: баронами могли быть Майеры, но отнюдь не Мейеры. Но Мейер счастливо избежал собеседований в департаменте неподалеку от Паризиен-плац и Бранденбургских ворот. В те времена он уже был по ту сторону Атлантики, у своего американского друга Штиглица. Благодаря распродаже вилл на Лазурном берегу Мейер смог поддержать свое благополучие в Новом Свете.
       Довоенные и послевоенные годы — время чудачеств барона Мейера. Знаменитые дома моды и издательские корпорации, такие как "Харперс базаар" (где он был главным художественным редактором) и "Вог", буквально рвут мастера на части. Стараются переплатить прежние ставки: в 1920-е годы это было $100 в неделю (то есть по нынешнему счету около $1 тыс.).
       Представить себе профанному любителю искусства творчество Мейера достаточно просто. Достаточно в очередной раз пересмотреть фильм Боба Фосса "Кабаре". В нем и артист, и актер, и аристократ, и еврей, и гомосексуалист... Таким-то и был барон де Мейер, мечтавший стать главным меценатом музеев XX века. Что делать? Не удалось.
       
       МИХАИЛ Ъ-БОДЕ
       
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...