Алексей Ъ-Тарханов
"На этой улице подростком гонял по крышам голубей..."
Сегодня вечером нам предстоит "Намедни". Вторая серия возобновленного проекта Леонида Парфенова называется "1974" и рассказывает о том, что происходило каких-нибудь двадцать четыре года тому назад. Первую серию мы увидели в прошлую субботу. Она называлась "1973". Хорошо, когда не надо придумывать названия. Это экономит силы и время для главного.
Но что может быть главным в хронологии тех десятилетий, за которые без следа исчезла огромная советская империя. Собственно история — благо на дистанции в четверть века хоть что-то начинаешь понимать? Аналитика — за этим вот событием последовала цепь перемен, которые?.. Ностальгия — "Белый аист", коньяк и песня? Собственное счеты с временем?
Ничего подобного. Вы не увидите в "Намедни" ни первого, ни даже четвертого. Четвертое особенно любопытно. Мы-то знаем, что хронологические рамки проекта "Намедни. 1961-1991" перекрываются хронологическими рамками личного проекта автора, который называется "Леонид Парфенов. 1960-1998" и пусть продолжается далее десять тысяч лет, дай Бог ему здоровья!
Каких-нибудь четверть века тому назад Парфенову было целых тринадцать. Возраст, как я с годами понял, дикий, но сознательный. Так вот, я не понимаю, каким образом Парфенову удается сделать вид, что он в это время нигде не присутствовал и на этой улице подростком никогда не гонял по крышам голубей.
Вы спросите: а как же компьютерные вставки, где автор проекта, на зависть режиссеру Земекису, ходит с Хрущевым на охоту и сидит за столом с Фиделем? Они как раз про то, что Леонид Парфенов — человек без возраста, рода и племени, который последние полвека присутствует на арене российской политики, ничуть не меняясь, все такой же ироничный, четкий и красиво одетый.
Я думаю, настороженное отношение к архивному "Намедни" после буйного успеха "Намедни" современного как раз и было связано с тем, что холодная маска комментатора многим показалась почти оскорбительной. Под ногами циничного журналиста хрустнули идеалы целого поколения. Парфенов не захотел говорить, "как молоды мы были, как искренно любили и как верили в себя", то есть демонстративно не пожелал разделить общую историческую судьбу,— как прежде, в старых "Намедни", не спешил разделять радости тусовки.
Холодок дистанции обижал: Парфенов тут же стал многим чужим, потому что как понять друг друга людям, у которых нет ничего общего, кроме общего прошлого. Отсутствия такового не прощают даже возлюбленным. Международные браки неустойчивы по многим причинам, но не в последнюю очередь потому, что в прошлом нет точек соприкосновения. Нет общих книг, нет общих воспоминаний, нет возможности сказать: "А помнишь, какие замечательные пирожные продавались в Метрополе?" Она не помнит. И помнить не обязана. Ей простительно. А вы, Леонид? Вы — помните?
Парфенов помнит все. С равнодушной улыбкой иностранного гостя он говорит о птицефермах, ВИА, нейлоне, генерале Пиночете, балете и Кубе — It`s very funny, n`est-ce pas? Годы, политые слезами и наполненные для нас драматическим личным опытом, разбиваются на мелкую сухую нарезку: вводка — хроника — комментарий. Хронику режут на несколько экранов. На одном экране — въезд в Кремль, на другом — крупно Спасская башня. Комментаторов режут тоже. На одном экране — Гайдар, на другом — гайдарово ухо. Ни на минуту с экрана не пропадает логотип "Намедни. 1961-1991". Вся информация подается в кавычках и скобках. Холодный дизайн, холодный свет. "Тамбовский волк тебе товарищ",— слышит зритель между хорошо написанными и четко произнесенными строчками комментариев.
Может быть, кто-то полагает, что это случайно. Что Парфенову хотелось теплоты, непринужденности, но вот не получилось. Ничего подобного. Все это — сложная система барьеров между материалом и зрителем. Если бы ее не было, чем "Намедни. 1961-1991" отличалось бы от показанной в 1967-м пятидесятисерийной "Летописи полувека"?
Очередной опыт Парфенова не кажется мне ни стопроцентно приятным, ни стопроцентно удачным. Зато он кажется мне принципиально важным, и я не намерен пропустить ни одну серию. Три стилевые новинки, предложенные "Намедни", этого заслуживают.
Леонид Парфенов снова предпринял попытку создать новый стиль общения с телезрителями. Напрасно говорят, что он им потакает и идет у них на поводу. Как раз его передача и его манера свидетельствуют о том, насколько он сам к ним строг. Здесь им не империя страсти. Но о том, означает ли это, что холодная авторская интонация возвращается на НТВ, а не только в личную передачу его генерального продюсера, говорить пока рано.
Парфенов создал новый тип зрелища, стильный во всем — от титров до галстука. Отсутствие визуальных случайностей, строгая цветовая редактура обещают другое телевидение с другим уровнем наружной и внутренней отделки.
Парфенов предложил новый стиль общения с историей. Для этого стиля нет особенной разницы — говорить ли о чеченской войне или о крымской, о московской олимпиаде-80 или о мюнхенской-38. Он похож на взгляд с Луны и своей постоянной остраненностью, и своей случайной сфокусированностью.
События, о которых идет речь, по большей части могли бы войти в книгу по истории — только петитом в виде расширенных сносок. На две трети они маргинальны — в прямом, типографском смысле этого слова. И то, что эти заметки сделаны на полях нашей собственной жизни, увы, не важно.
Обращение к такому стилю свидетельствует о том, что у нас нет больше прямого доступа к своему собственному прошлому. Оно стало просто историей, в которой нам, пока мы живы, не осталось места. И нечего сердиться на Парфенова, который нам это показал по телевизору.