На днях Большой театр заставил экспертов "Золотой маски", заполонивших Москву дутыми оперными шедеврами, жестоко поплатиться за невнимание к главной сцене страны. И в пику толерантным урокам всероссийского театрального смотра представил оперу Винченцо Беллини "Норма".
Это была вторая из двух премьер, услужливо заготовленных администрацией Большого театра на самую горячую неделю "Золотой маски". Кто был на "Франческе да Римини" и разочаровался в достоинствах примы — Марины Мещеряковой, теперь кусайте локти, потому что те, кто был на обеих премьерах, говорят: "Земля и небо". В смысле плохо и хорошо.
За шесть дней, отделявших эти спектакли друг от друга, театр сподобился собрать лучших своих певцов, работающих по контрактам в Стокгольме (Ирина Долженко), Нью-Йорке (Марина Мещерякова) и Вене (Михаил Агафонов), обучить юрловский хор корректному итальянскому, поставить свет и отксерить партии для оркестра. Нарушив стилистику "концертного исполнения", как обозвали эту премьеру большие перестраховщики Большого и представив спектакль. Возможно, лучший из спектаклей Большого.
Освободив нас и себя от необходимости копаться в совершенствах-несовершенствах режиссуры, театр сделал одну непростительную ошибку. Лично мне жаль, что теперь эта непретенциозная, сделанная минимальными средствами постановка о клятвопреступнице Норме, променявшей древнюю религию друидов на любовь римского их завоевателя,— цельная и органичная, до очевидности игровая, не пройдет на следующую "Маску" из-за буквы закона. Впрочем, ну ее, эту "Маску".
"Норма" Беллини — сочинение с невероятными вокальными требованиями — прозвучало в Москве впервые за последние 140 лет. И прозвучало почти так, как надо. Солисты пошли на подвиг, забыв о несостоятельности нашей вокальной школы в итальянском пении, и вопреки срочному графику работ продемонстрировали лучшее, на что они способны.
Марине Мещеряковой представился шанс повторить в Москве свой стокгольмский успех — около года назад она, выйдя там по замене на сцену Королевской шведской оперы, покорила публику элегантной женственностью сильного и стильного голоса и тотчас была отловлена представителями Metropolitan, где сейчас поет в "Дон Карлосе". Не мне одной пришлось на премьере впиваться в подлокотник, чтобы, замерев, слушать, как в медленном течении Casta Diva она штрихует и красит звуковой холст, уже испещренный автографами великих Марии Каллас и Джоан Сазерленд. В огромном диапазоне, суммировавшем два женских регистра (когда-то Мещерякова совершила профессиональную миграцию из колоратурных сопрано к лирико-драматическим), певица тонко отделанные верха легко подгоняла к глубоким грудным нотам. То, что обычно называют вокальной пластикой, у нее — продукт ума и расчета. Иногда ее техника начинает шерстить — зыбкие микростаккато и легатные pianissimo кажутся чересчур шаткими, в медленном темпе иногда слышна завышенная интонация. Но красивому forte у Мещеряковой позавидовала бы сама Образцова.
Партнеры оказались под стать приме. У Адальджизы (Ирина Долженко) только один раз (в дуэте первого акта) сфальшивили терции. Михаил Агафонов (Поллион) достойно держался рамок теноровой традиции. Айк Мартиросян (Оровез) строго вычерчивал басовый рисунок своей партии.
Чем грешила московская "Норма", так это оркестром. Если бы за пультом был — нет, не Гергиев — хотя бы Энрике Маццола, блестяще отрекомендовавшийся в Геликоне, то наспех разученные партии оркестра могли бы прозвучать еще и в нужном темпе. Господин Чистяков, призываю Вас в следующий раз кроме нот вспоминать великого Артуро Тосканини, который не стеснялся орать даже на самого Энрике Карузо, дабы нести полную ответственность за спектакль. Быть может, тогда певцы будут смотреть на Вас, Вы будете чувствовать нужный им темп, и с Cabalett`ой, хором друидов и с смой "Нормой" все будет в норме.
ЕЛЕНА Ъ-ЧЕРЕМНЫХ