В Роттердаме закончился фестиваль современного танца
Мероприятие, именуемое просто платформой, более всего напоминало экзамен для небольших трупп и отдельных исполнителей. Оно было инициировано министерством культуры и Институтом театра Нидерландов с целью выявить наиболее перспективные направления "движенческого театра", дабы оказать им в дальнейшем всемерную поддержку. Фестивальными впечатлениями делится из Роттердама наш корреспондент ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.
"Движенческий театр" именуется таковым потому, что многие современные пластические опыты самый продвинутый ценитель не рискнул бы назвать танцем. 48 проектов прошли перед глазами 35 экспертов (кураторов подобных "платформ" в других странах, посредников, возможных спонсоров, продюсеров), среди которых белыми воронами выглядели три российские журналистки — единственные представители прессы.
Для человека неискушенного все три дня "платформы" показались бы бесконечным вязким сновидением — с конкретными шумами вместо музыки; философами и психологами, вообразившими себя артистами; неряшливыми тряпками, заменившими костюмы, и невнятицей растянутых глубокомысленных экзерсисов, именуемых спектаклями.
Как смертных грехов, избегают нидерландские авангардисты повествовательности, изобразительности, развлекательности. В спектакле вам не расскажут историю, не покажут характер и уж, конечно, не станут хохмить. В славной Голландии принято говорить о трудностях жизни. Без тени самоиронии. Битый час могут посвятить пластическим "размышлизмам": насколько глубоко можно допустить мир внешний в свой тщательно оберегаемый внутренний мир, чтобы при этом не порушить собственную целостность. А в другой пластической абстракции, похожей на предыдущую как две капли воды, не менее глубокомысленно будет решаться противоположная проблема — как индивидууму избежать тотальной замкнутости. Танец университетов, рефлексия доцентов, скука аудиторий — царство схоластов.
А ведь всего в сорока минутах езды на электричке призывно маячил неотразимо живой Амстердам, на первый взгляд, беззаботный и безмятежный, игрушечно-чистенький, приторно-открыточный, неизбежно затягивающий в дурманный водоворот своего обаяния. Город, путающий зеваку-приезжего полукружьями каналов — так, что, пропетляв с полчаса, тот оказывается у истока своей прогулки; город бликующий, изменчивый, шаткий, эротичный. Словно нарисованные детской рукой, кренятся в разные стороны дома, вспухает булыжная мостовая, снуют толпы велосипедов, качаются фонари, расползается облако марихуаны из знаменитого района красных фонарей.
На спектаклях "платформы" казалось, что это облако доползло до Роттердама, внушив авторам проектов заторможенную несуетность, беспечное равнодушие к посторонним (в театральной ситуации — к зрителю), пристальное внимание к собственной персоне. Эти долгие паузы--вслушивания в себя, эти невидящие глаза, устремленные в зал. Заоблачное пренебрежение к форме, к любой структурности. Все плывет: движения теряют рисунок, спектакль — композицию, время — отсчет, женские тела — стройность, мужские — гибкость.
"Почему, ну почему они так плохо двигаются? Почему всем наплевать на дряблые тела танцующих женщин, на их тяжелые неповоротливые торсы, на жилы пересохших ног артистов-мужчин, на непластичность, неумение владеть телом — ведь это их язык, их способ выразить мысль хореографа?" Голландские дамы смотрели на меня терпеливо и бесконечно политкорректно, как на дауна, которого необходимо научить общественно полезному труду: "Потому что техника не поспевает за новыми идеями".
Технике и впрямь не успеть. Ежегодно все новые изобретатели велосипедов со всего мира оседают в Нидерландах. Обзаводятся единомышленниками, покровителями-критиками, энтузиастами-спонсорами и начинают генерировать идеи. На "платформе-98" повстречались бразилец и черный американец, израильтянин и кореец — гостеприимные голландцы всем дают шанс и готовы поддержать любое авангардное безумие.
Плохо, однако, что ни безумия, ни настоящего авангарда на "платформе" не было и следа. Страх показаться смешным, или глупым, или неглубоким, или несовременным спеленал новаторов не хуже смирительной рубахи. Никто не осмелился, подобно Иржи Килиану на недавнем большом фесте в Гааге, подарить актерам хотя бы двадцать минут раскованного лицедейства. Никто (кроме Дезире Делоне, голландки французского происхождения) не рискнул вывернуть себя наизнанку. Никто не позволил себе ничего неожиданного, шокирующего, запоминающегося.
Для воспоминаний остаются картинки — фотографии в бесчисленных буклетах. И аннотации к ним — умные и назидательные, как свод законов. И те и другие — отдельный жанр, к спектаклям-прототипам имеющий отношение косвенное. Порой кажется, что сами проекты создаются для съемки и описания: зафиксированные на бумаге, они загадочно-многозначны и интригующе-эффектны.
В этом стремлении классифицировать и документировать каждый собственный бесценный вздох, противоположном живой неуловимости театрального процесса, есть какая-то ростовщическая расчетливость: скудость сценического бытия компенсируется его красочным многословным описанием. Созданием открыточного облика-мифа. Для будущего. Для истории. Для Института театра.