Рост числа российских кинопремьер признан симптомом выздоровления кинематографа. Во второй раз после начала 50-х мы пережили "период малокартинья". И теперь твердо знаем, что закон о количестве, переходящем в качество, к данному случаю сполна применим. Чем больше "просто фильмов", тем больше шанс, что среди них появятся выдающиеся.
Пришедшие "на Шахназарова" до отказа заполнили Большой зал Дома кино, так что в соседнем Белом зале пришлось устроить параллельный просмотр. Впрочем, публика реагировала не только на имя. Аплодисменты раздались уже на знаменитой мосфильмовской заставке и возобновлялись всякий раз, как только фильм являл хоть малейшее подобие юмора. Зрители почему-то были уверены, что Шахназаров начнет смешить и прикалываться,— в то время как автор "Цареубийцы" снова напомнил о меланхолической изнанке своего юмора.
После просмотра один из критиков, только что вернувшийся с Берлинского фестиваля, не без подначки заикнулся о "нашем Алене Рене". Можно и без подначки, сколь бы диким ни казалось сравнение. Французский мэтр все кочует по волнам времени в надежде вернуть впечатление, настигшее его с отцом "нового романа" Аленом Робб-Грийе "в прошлом году в Мариенбаде", а на самом деле в 1961 году. Рене исполняет "Все ту же старую песню" (так называется его последний, отмеченный премией Cesar фильм). Подхватив заигранный авангардистский мотив, Шахназаров меняет в нем "текст", то есть фактуру, и "интонацию", то есть правила игры. Вместо регулярного парка и анфилад отеля в Мариенбаде возникает ресторан гостиницы "Советская" послевоенного образца. Как раз тогда по указке Сталина кинематограф был редуцирован до пяти-шести "шедевров".
А рядом с "виртуальными воспоминаниями", выхваченными из ячеек исторической памяти, выкладывает свою мозаику современная московская действительность. Из нее еще предстоит строить "новый русский роман". А пока чужая мелодия накладывается на отечественный подстрочник. И песня звучит на удивление легко — без пафоса и надрыва. "Просто фильм", где кинематограф синтезирует случайность наблюдения и избирательность памяти.
АНДРЕЙ Ъ-ПЛАХОВ