"Лолита" вышла в московский прокат
В Киноцентре состоялась премьера фильма "Лолита", снятого Эдрианом Лайном по роману Владимира Набокова. Присутствовавший на премьере вместе с режиссером сын писателя, Дмитрий Набоков, одобрительно отозвался об экранизации Лайна, в которой, впрочем, от знаменитого романа осталась лишь сюжетная схема.
На пресс-конференции перед просмотром субтильный Эдриан Лайн и внушительный Дмитрий Владимирович Набоков на первый взгляд воплощали собой англо-саксонскую утонченность и широту космополитической натуры. На самом же деле оба продемонстрировали типичную американскую деловитость и отстраненную непринужденность. Лайн отвечал в основном на вопросы процедурного характера ("'Лолита' для вас просто любовная история или нечто большее?"), сыну писателя доставались же вопросы интеллектуальные ("Не кажется ли вам, что 'Лолита' — это ответ Набокова Достоевскому?").
Режиссер складно выдавал домашние заготовки о том, какой смысл он вкладывает в ту или иную сцену. Дмитрий Владимирович рассказал интересующимся о своем отце с привычной уверенностью человека, который занимается этим большую часть жизни. Лишь по проблеме эротики на экране Набоков не сдержался и выразил возмущение американскими средствами массовой информации, раздувшими скандал с Клинтоном. Лайн, вынужденный пожертвовать несколькими эротическими сценами в фильме, все равно так и не выпущенном в американский прокат, по данному вопросу грустно отмолчался.
Напомним, главное затруднение, с которым столкнулся и первый постановщик "Лолиты" Стенли Кубрик в 1962 году, и Эдриан Лайн в 1995-м, и с которым будут сталкиваться все режиссеры, пленившиеся эротизмом и кинематографичностью первоисточника, заключается в невозможности пригласить на роль девочку соответствующего возраста. Установленный Набоковым верхний возрастной предел, после которого девочка перестает быть демонической нимфеткой и становится вполне безобидной барышней,— четырнадцать лет — становится нижним пределом, с которого режиссеры начинают поиск кандидатур. Восьмиклассницы тоже по-своему трогательны: "мамина помада, сапоги старшей сестры..." — но это уже не роман Набокова, а песня Виктора Цоя.
И кубриковская шестнадцатилетняя Сью Лайон, и лайновская пятнадцатилетняя Доминик Суэйн очень хороши собой и органичны. Но они все-таки взрослые, обыкновенные, "человеческие" девушки, а следовательно, набоковская тема дьявольского соблазна в ангельском обличье уверенно дрейфует в сторону тривиальной мелодрамы: папик среднего возраста увлекся молоденькой.
Кубрик понимал, что с сексом особенно не разойдешься, поэтому отойдя от буквы романа, попытался отразить его дух, поиграть в Набокова по правилам "цивилизации, которая позволяет мужчине увлекаться девушкой шестнадцатилетней, но не девочкой двенадцатилетней" (в этой набоковской формулировке уже предсказано неизбежное экранное старение героини). Лайн не играет, он буквально следует указаниям писателя, даже чересчур усердно. В этом усердии его посетила мысль, до которой не додумался честный Кубрик: не важно, на сколько лет девушка выглядит, — важно, как она себя ведет. Здоровенная Доминик Суэйн, девица на выданье, собирает всю отпущенную ей природой непосредственность, чтобы казаться действительно маленькой девочкой. Впечатление создается довольно нелепое.
Принудив актрису к форсированному ребячеству, режиссер и сам постарался на славу: в стилистике фильма набоковские детали словно сфотографированы с гигантским увеличением, как для рекламного плаката, и раскрашены в самые убийственные цвета. В эпизоде, когда Гумберт первый раз видит Лолиту, она лежит на траве под струями садового шланга в мокром платье, "облепившем стройную девичью фигуру",— визуализация этой излюбленной фразы из дешевого любовного чтива с блеском удается Лайну.
Везде, где писатель провел тонкий штрих, режиссер от души поработал малярной кистью. Лолитина заколка, у Набокова валяющаяся в бардачке, у Лайна извлечена и сунута в руку Гумберту как вещественное доказательство сумасшедшей страсти. С той же рекламной целью режиссер не дает герою умыться после убийства Куилти и выталкивает его на улицу с забрызганным вражеской кровью лицом (лицом Джереми Айронса, умудряющегося в роли Гумберта сыграть едва ли не ходячую добродетель). В таком отвлеченном виде окровавленный страдалец ведет в последний раз свою машину, сжимая в окровавленных пальцах окровавленную шпильку с маниакальной остервенелостью безмозглых и безъюморных романтических героев, не имеющих ничего общего с набоковским героем.
Сопровождающая это чувствительное зрелище бесцветная музыка Эннио Морриконе порой подозрительно напоминает "Adagietto" из Пятой симфонии Густава Малера, использованное в фильме Лукино Висконти "Смерть в Венеции". Трудно сказать, понравилось бы Набокову столь высокопарное музыкальное воплощение темы. Стараясь объяснить иностранцам смысл русского слова poshlost', он охотно приводил в качестве примера как раз новеллу Томаса Манна. Однако заплутавший в намеках и отсылках Лайн, по-видимому, понимает под пошлостью нечто иное, нежели сдавленное рыдание над погубленной и губительной красотой.
ЛИДИЯ Ъ-МАСЛОВА