Гастроли балет
В Музыкальном театре имени Станиславского и Немировича-Данченко спектаклем "Нижинский" в постановке Джона Ноймайера завершились гастроли Гамбургского балета в Москве. ТАТЬЯНЕ КУЗНЕЦОВОЙ еще не доводилось видеть столь всеобъемлющего и эпичного балетного байопика.
Вацлав Нижинский сопровождает Джона Ноймайера всю его жизнь: в 11-летнем возрасте американский парнишка прочел биографию гениального безумца и с тех пор поставил знак равенства между искусством балета и ослепительным, но кратким периодом творчества этого танцовщика и хореографа. "Психологически я легко соотношу себя с ним",— заявил Джон Ноймайер на пресс-конференции в Москве, и, судя по глубоко личной интонации балета "Нижинский", это не пустые слова.
Трехчасовой байопик хореограф поставил только в 2000 году, к 50-летию со дня смерти своего героя,— раньше не решался, хотя всю жизнь собирает все, что прямо или косвенно связано с личностью Нижинского и наверняка знает о нем больше всех присяжных исследователей. Балет, сочиненный на музыку Шопена, Шумана, Римского-Корсакова и Шостаковича, целиком авторский: лично составивший музыкальный ряд хореограф Ноймайер является также автором сценария, сценографом, художником по костюмам и свету (благо наделен талантами во всех этих областях). По его словам, легче сделать все самому, чем объяснить посторонним то сложнейшее переплетение ассоциаций, атмосферы, человеческих характеров и фантомов воображения, поэтических метафор и реалистических деталей, которое составляет плоть этого эпического повествования.
Разделенный на два акта, густонаселенный балет раскручивается неспешно и нелинейно: действие начинается 19 января 1919 года в швейцарском отеле, где состоялось последнее публичное выступление Вацлава Нижинского, названное им "Свадьба с Богом", и заканчивается там же, среди пустопорожней светской публики, неспособной понять артиста. В промежутках — вся жизнь Нижинского: от первых па в императорском училище до фантасмагории Первой мировой (согласно Ноймайеру, трагическое предчувствие этой бойни наполняло его довоенные роли и постановки; наряду с помешательством старшего брата Станислава и изменой жены война стала одной из причин безумия артиста). По аналогии с эпопеей Толстого первый акт балета посвящен "миру" — балетным и житейским воспоминаниям, творческим поискам Нижинского, обстоятельствам его женитьбы. Второй отдан "войне", внешней и внутренней: гигантским эпизодам, в которых мировые битвы приравнены к эсхатологическим сценам безумия Станислава Нижинского.
Трудно сказать, что открывается в этом исполинском балете нормальному зрителю, не обремененному глубокими познаниями о Нижинском. Помимо вполне доступных сюжетных ходов — типа материализации и активного участия в действии сценических персонажей танцовщика (Фавн, скажем, практически заменяет Нижинского в его бурном скоротечном романе с Ромолой, будущей женой) — в действие включены такие малоизвестные жизненные детали, как желание Дягилева обзавестись еще одним мальчиком для любовных игр. Прочитать это в балете под силу только специалистам: цитаты из балета Нижинского "Игры", исполненные, как положено, двумя девушками в белых платьицах и юношей с теннисной ракеткой, переходят в трио Дягилева, Нижинского и этого юноши — намек на Леонида Мясина, преемника артиста, слишком тонкий, чтобы его оценили зрители.
Зашифрованными сведениями балет буквально фонтанирует, заставляя следить за событиями с неусыпным вниманием. Каждый танцовщик исполняет по нескольку ролей, связанных глубинными ассоциациями: Патриция Тихи играет и послушную Брониславу, сестру Нижинского, и Избранницу из его "Весны священной", танцующую свою смертельную пляску на фоне полуголых парней в мундирах — у Ноймайера обезумевшее воинство Первой мировой заменило алчущую крови первобытную толпу балета Стравинского. Эдвин Ревазов танцует и эгоцентричного отца Нижинского, оставившего его мать с тремя детьми на руках, и порочного Доктора, предающегося любовным утехам с Ромолой на глазах у ее мужа. Сильвия Аццони в ролях дягилевской примы Тамары Карсавиной, фокинской Сильфиды, Балерины из "Петрушки" олицетворяет искусство, поэзию, творческий экстаз — словом, все самое светлое в жизни артиста. И лишь главные персонажи балета не дробятся на лики и личины.
Хореограф Ноймайер из тех авторов, которые так точно подбирают артистов на центральные роли, что после них трудно представить себе кого-то лучшего. Совершенно прекрасен Иван Урбан — мудрый, скорбный, страдающий Дягилев. Превосходна Анна Поликарпова--Ромола: тонкая, такая разная — самоуверенная и потерянная, эротичная и сентиментальная. Натуралистичен до оторопи (и при этом безупречен по качеству танца) маленький Алекс Мартинес — безумный Станислав. Изумительна старая гвардия Ноймайера — Ллойд Риггинс в роли Петрушки, Карстен Юнг (Фавн). И лишь Нижинского хотелось бы видеть другого (Отто Бубеничек, второй исполнитель этой партии, получил травму и не выступал). Александр Рябко танцевал Нижинского великолепно, страдал искренне, выкладывался на 200%. Но его пластика слишком складная и ладная, реакции слишком предсказуемы и однозначны, мимика слишком однообразна — словом, вся психофизика этого уравновешенного и гармоничного артиста сопротивляется роли сумасшедшего гения.
Публике, впрочем, такие претензии показались бы мелочными придирками: циклопический балет захватил зал, как какая-нибудь "мыльная опера". Стоячая овация обрушилась на Гамбургский балет, и слезы чувствительных зрительниц смешались со слезами Джона Ноймайера, тронутого столь горячим приемом на родине своего кумира.