Опубликован новый рассказ Дмитрия Бакина
Этого писателя никто, кроме жены, в глаза не видел. Есть лишь слух, что Бакин — это псевдоним, а настоящая фамилия у писателя тоже на Б, но немного другая. Этот таинственный Б печатает в год по рассказу — умному, тонкому, сильному.
Обостренная оптика калеки: все ярко, сочно, подробно. Как во время особенно тяжелого похмелья, когда мир переполняется соком второстепенных черт. Парализованный мальчик, словно безногая Мартышка из "Сталкера", наблюдает жизнь своей семьи — родители, два брата, их жены. Во имя сохранения целостности семьи, центром которой он является, отрок жертвует возможностью двигаться. Его единственная просьба: "А кто мне будет читать?" — спасает сразу весь род: ничего не поделаешь, читать для них значит жить. Читают, следовательно, существуют.
Но важен вовсе не сюжет, важен стиль — мускулистый, энергичный, пафосный. За которым встает, не может не встать, образ автора, прямого и правильного, крепкого и настоящего. Как это делается? Смешением нескольких разнонаправленных пластов: символического, бытового, обязательно-мелодраматического и ненавязчиво-философичного. Все приятно просчитано. Мотивировки затемнены, явлен лишь результат. Персонажи полны жизни и подтекстов, как айсберги и титаники, сталкивающиеся в тяжелой воде текста, плещущего через край формы-ванны. Все это накладывается на меланхолически отстраненный фон. Что с людьми в рассказе происходит, не существенно, важна магма-мгла, затопившая горы и город.
"Мой удел был и будет — наблюдать". Потому как сам ты безволен и недвижим. Всюду и вокруг жизнь, но ты способен лишь на производство текстов, таких же безжизненных, как дно твоей памяти, обреченной вспоминать "глубинные шевеления полузабытых эпизодов, имевших место полвека назад и более". Всего того, что с тобой никогда не случилось и уже не случится. "Я точно произрастаю из земли, и во мне живо многоликое действо прошлого... Именно там пребывает замутненная давностью история создания нашего поселения, являясь основанием для пирамиды событий".
Суть бакинской скрытности: настоящие мужчины ваяют настоящую литературу. Игра в первородство: меня, мол, литература одна и интересует. Это вам, коллеги писатели, только кажется, что вы Америку открываете. А на самом деле — живете на отвалах вторичной моделирующей системы и из отходов ее, шлаков и штампов, создаете третью, четвертую, пятую. "Там живет народец мелкий — в желудевых шапках все..."
Когда-то Мандельштам высказался о русской поэзии как о едином и неделимом лесе, "где козырь — дуб".
Спустя полвека Дмитрий Бакин рассказывает историю селения, подточенного подземными оползнями, что едва не повымерло от опасной болезни, "которая так и не обрела названия, являясь какой-то немыслимой совокупностью холеры и сибирской язвы, цинги и чумы". Но все это, слава Богу, прошло и разрешилось: парализованный человек, несущий в гнилой своей крови память об этом,— вполне законный наследник страшной эпидемии.
ДМИТРИЙ Ъ-БАВИЛЬСКИЙ, Челябинск
Дмитрий Бакин. Сын дерева / "Знамя". 1998. #1.