Когда раздраженные журналисты говорили, что триста пятьдесят долларов за билет на концерт — это непристойно, Стрейзанд не менее раздраженно замечала: "Это мое первое турне за двадцать восемь лет. Получается всего по двенадцать с половиной долларов в год".
Свет мой, зеркальце
Петь Стрейзанд начала, сидя в пустой комнате родительского дома в Бруклине. Эхо было отменное — голос звучал величественно.
Допев, она отправлялась в ванную комнату и разыгрывала воображаемые рекламные ролики — для зубной пасты, стирального порошка, детского мыла. Короче, для всего, что в ванной стояло.
Единственным допущенным зрителем оставалось неизменное зеркало. К которому она в принципе не питала нежных чувств.
Ее считали отчаянно некрасивой — в пять лет, в семь, в девять, в двенадцать — без всяких надежд на улучшение.
Она заменила красоту силой голоса и превратилась в самого громкого подростка от Атлантического до Тихого океана.
В Бруклине была монотонная жизнь еврейской общины, скучная семья и мерзкая школа. На Бродвее — музыка, танцы, бессонные ночи и веселье.
Веселье интересовало ее лишь отчасти.
Вечная слава воде
На Манхеттене как раз входили в моду ужасные дети.
Стрейзанд, вообще-то получившая вполне пристойное воспитание, достаточно овладела системой Станиславского в Actors Studio у Ли Страсберга, чтобы этой модой воспользоваться.
Она ходила в бесформенных свитерах, красила волосы в шокирующие тона и решительно отказывалась от всего, что хотя бы смутно напоминало прическу.
Каждый продюсер испытывал острое желание отправить ее сначала в ванную, затем к парикмахеру, и, наконец, в магазин готового платья.
Придя на первое в своей жизни серьезное прослушивание, она сделала вид, что попала сюда по ошибке, непринужденно отпела требуемую программу и заявила: "Если из этого что-нибудь выйдет, дайте мне знать". Выпалила номер своего телефона просто в воздух — и исчезла.
Номер телефона достиг не только ушей продюсера, для которого предназначался. Но и вполне посторонних людей, сидевших в зале. Стрейзанд получила ангажемент и познакомилась со своим будущим мужем.
Funny Girl
Первая собственная квартира с видом на кирпичную стену стоила ей шестьдесят семь долларов в месяц. И находилась в слишком непосредственной близости от рыбного ресторана.
Ванна стояла посреди кухни, что было, в сущности, даже удобно: горячую воду все равно приходилось кипятить в чанах на плите. Кроме того, в ванне оказалось удобно хранить грязную посуду.
В роли матери и супруги она выглядела удручающе. Система Станиславского не спасала.
Элиот страдал от необходимости питаться консервами и от того, что карьера жены прогрессировала в устрашающих темпах.
После того, как Барбра сыграла в 1964-м в легендарном бродвейском мюзикле Funny Girl, необходимость в пропахших рыбой апартаментах отпала. Можно было без стеснения переместиться в пентхауз на Манхеттене.
Одновременно она записала несколько пластинок и не без изумления наблюдала за тем, как они перебираются на все более высокие места в национальных хит-парадах.
Америка, предпочитающая на всякий случай иметь копию со всего того лучшего, что американские туристы встречают в Европе, в конце шестидесятых испытала потребность в собственной Эдит Пиаф.
Барбра, обладавшая бесспорным "диким" шиком, за которым угадывалась вполне классическая женственность, и мощным "диким" голосом, с легкостью заняла место "голоса нации".
Через короткое время последовал контракт со студией звукозаписи CBS. Контракт гарантировал ей пять миллионов долларов.
Так как Стрейзанд в своей жизни не взяла ни одного урока пения, чувство легкого недоумения ее не покидало.
Когда на улице один из поклонников бросил на землю свое пальто, чтобы ей не пришлось наступить в лужу, Барбру охватила паника.
Она точно знала, что по-прежнему нехороша собой. И очень сильно сомневалась в том, что умеет петь. Вместе с тем, она была безукоризненно честна.
В отличие от прочих "ужасных детей" американской поп-сцены, Стрейзанд не без наивности полагала, что успех непременно должен быть заслуженным.
Слава в сочетании с постоянной неуверенностью в себе обогатили ее характер двумя противоречивыми свойствами.
Во-первых, она невзлюбила свою публику.
Во-вторых, превратилась в первого и единственного образцового педанта мировой поп-музыки.
Вежливость королей
В своем доме, забитом произведениями искусства, дорогой мебелью и безделушками, Барбра проводила часы, занимаясь определением идеальных пространственных и цветовых соотношений.
Пепельница должна была подходить к столу и правильно отражать свет лампы. Вазы стояли, образуя определенную, не видимую невооруженным глазом гармонию.
Стрейзанд ломала себе голову, добиваясь точности, точности, точности.
Педантичная борьба с миром вещей закончилась тем, что Барбра продала свою коллекцию. Порадовав аукцион Christie едва ли не самой большой распродажей за всю его историю.
И таким образом добилась, наконец, порядка.
Оркестранты, которым приходилось репетировать со Стрейзанд, ее не выносили. Она никогда не опаздывала и обливала презрением любого, кто позволил себе проспать.
Кроме того, если записанный отрывок ее не вполне устраивал, его приходилось переписывать — как правило, по десятку раз.
Однажды ночью, придя в студию для очередной перезаписи, она обратила внимание звукоинженера на то, что фраза, которую следует исправить, выбрана неверно.
Звукоинженер объяснил, что фраза отмечена компьютером. Стало быть, ошибка исключена.
Барбра все так же вежливо, но не менее настойчиво, заявила, что компьютер на этот раз ошибся.
Звукоинженер, уже менее вежливо, рассказал ей про принцип устройства компьютера, исключающий какую бы то ни было погрешность.
Через полчаса обмена любезностями пришлось звонить программисту, мирно спавшему на другом конце города и оплачивать ему такси. Звукоинженер, разумеется, готов был вызвать и психиатра.
Зевающий программист долго копался в цифрах и полупроводниках.
Ошибка действительно оказалась в компьютере.
Из педантизма Стрейзанд почти на тридцать лет отказалась от концертных турне.
Произошло это после того, как в 1966-м во время сольного концерта она в приступе необъяснимого страха забыла слова одной из песен и была вынуждена прервать выступление.
Как публика, так и любой певец, будь это даже и в Королевской опере, сочли бы такую погрешность безусловно извинительной.
Стрейзанд предпочла точность аплодисментам.
Следующие ее "живые" гастроли состоялись через двадцать восемь лет — летом 1994-го. Но в 1994-м над зрительным залом был воздвигнут монитор с "бегущей строкой" — как у дикторов телевидения.
На нем Барбра могла, в случае провала памяти, прочесть не только текст песен, но и репризы, которые она как бы непринужденно импровизировала в паузах.
Что, разумеется, спровоцировало неистощимое злорадство журналистов.
Взаимоотношения с прессой, так навсегда и оставшиеся натянутыми, были испорчены давно. После того, как в шестидесятые Барбра приобрела чудесную привычку начинать любое интервью словами: "У вас не больше пяти минут".
Журналистов Стрейзанд презирала.
Как нетрудно догадаться — за отсутствие точности.
Если газета сообщала, что ее заработки составили восемьдесят миллионов, в то время, как она заработала лишь шестьдесят, она в буквальном смысле сатанела.
Не из-за преувеличения — из-за пренебрежения к фактам.
Журналисты отыгрывались, издеваясь над ее внешностью.
А также над немыслимыми шелковыми вечерними туалетами и жемчугами, сменившими растянутые свитера.
И над немыслимыми романами, сменившими скоротечное замужество.
Мужчины ее мечты
В двадцать лет она озабоченно спрашивала одну из подруг: "Как ты думаешь, у меня вообще когда-нибудь будут романы?"
В сорок ее любовная карьера была почти так же занимательна, как сценическая.
С Омаром Шарифом она снимала квартиру и поглощала идиллические семейные ужины. Готовила Стрейзанд скверно — роман, соответственно, оказался скоротечным.
Элвис Пресли ползал перед нею на коленях в артистической уборной. Последняя располагалась в самом большом отеле мира International в Лас-Вегасе.
International принадлежал небезызвестному миллионеру и меценату Кирку Киркоряну и обошелся последнему в шестьдесят миллионов.
Киркорян предложил Пресли миллион долларов за четырехнедельный ангажемент.
Пресли испугался неотрегулированного звука и светотехники и попросил ангажировать для первого выступления менее капризную звезду — на пробу.
Миллионер удвоил расходы.
Стрейзанд оказалась не так пуглива, как король рок-н-ролла. Это предоставило ей случай столкнуться с Пресли за сценой.
За столкновением последовало вышеупомянутое коленопреклонение в артистической уборной. И несколько более энергичных, но, бесспорно, не менее приятных свиданий.
К прочим краткосрочным приключениям причисляли кинозвезд Ричарда Гира, Уоррена Битти, Дона Джонсона, американского миллионера Чарльза Эванса и израильского мультимиллионера Арнона Мильчина.
А кроме того, теннисиста Андре Агасси и наследника лучшего в мире мороженого Ричарда Баскина.
Никогда не покидавший Стрейзанд вкус к умеренной экстравагантности спровоцировал ее на два более долгосрочных романа.
Пьер Трюдо был... премьер-министром. В Канаде.
Йон Питерс был... парикмахером. В Голливуде.
Парикмахер был, как многие парикмахеры, эстет. Образован, ценил прекрасное и всегда был в курсе самых последних голливудских сплетен.
С Питерсом Барбра покупала дома, превращала их в музеи современного искусства и посещала концерты.
К концу их романа у Питерса было три процветающих салона в Беверли-Хиллз с общим доходом в сто тысяч в неделю.
Он с легкостью продал Стрейзанд свою долю в совместно приобретенной недвижимости и исчез.
Пьер Трюдо был, к несчастью, женат. Зато при нем всегда оставался хорошо отлакированный шарм профессионального политика и дон-жуана.
Стрейзанд предавалась тихим мечтам о том, как хорошо бы было быть first lady в Торонто. Она намеревалась даже писать для своего премьера речи, агитировать в предвыборных кампаниях, а на досуге изредка напевать.
Условием для осуществления идиллии оставался развод Трюдо. И развод состоялся.
Последующее бракосочетание сорвалось по неизвестным причинам.
Стрейзанд сохранила трогательную привязанность к политике. И к импозантным политикам.
Что в начале девяностых весьма посодействовало Биллу Клинтону по пути в Белый Дом.
Стрейзанд, популярность которой к тому моменту измерялась почти шестьюдесятью миллионами проданных дисков, истратила львиную долю своего всенародно признанного очарования на избирательную кампанию.
За истекшие три года популярность моложавого президента сильно померкла.
"Голос нации" по-прежнему вне конкуренции.
На ее турне — первое за двадцать восемь лет, и, по собственному уверению Барбры, последнее в ее жизни — билеты при цене в триста пятьдесят долларов покупали и за тысячу.
Сама Стрейзанд заметила со здоровым чувством собственного достоинства: "Разве это так дорого за то, чтобы увидеть живую меня!"
Евгений Сирин