Гастроли Мариинского театра в Москве и Большого в Санкт-Петербурге многие уже успели назвать "неравноценным обменом". Действительно, их значение для культурной жизни соперничающих столиц несопоставимо. В Москве эти гастроли стали событием десятилетия, в Петербурге — явлением рядовым.
Пока московские балетоманы штурмом брали каждую пядь Большого театра в надежде раскрыть чудесную тайну Ульяны Лопаткиной, на Театральной площади в Санкт-Петербурге царили тишь да благодать. Билеты на спектакли московской труппы продавали по номиналу, почти всегда их можно было купить перед началом спектакля в кассе театра. Настоящий аншлаг случился только на финальном "Лебедином". Закрывая гастроли, артистический директор Большого театра Владимир Васильев выразил надежду на то, что столичная труппа вновь выступит "на этой священной сцене".
За две недели гастролей Большого петербургские газеты напечатали всего с пяток рецензий. Выдержаны они были в исключительно мягких тонах: петербургская критика, взращенная "беззубыми" семидесятыми, не привыкла выносить сор из избы. И только раскованная непочтительность московских коллег спровоцировала петербургских рецензентов на откровенность: итоговые отклики более всего походили на детское "сам дурак". Сегодня мы представляем подборку мнений о гастролях балетных и музыкальных критиков Санкт-Петербурга.
Борис Илларионов:
— Я бы определил настроение гастролей как тоскливое. Причем эта тоска не банальная бытовая скука, а глобальная, всеобщая ностальгия по чему-то подлинному, настоящему. У зрителей — тоска по сильным художественным впечатлениям. У артистов — тоска то ли по интересной работе, то ли по пенсии. У руководства театра — тоска по хорошо выученным и творчески состоятельным танцовщикам. В результате на сцене — некие эрзацы балетного искусства.
В "Жизели" на первый план выходит возня вокруг костюмов Живанши и желание постановщика, чтобы на сцене все время происходило что-нибудь интересненькое (ну, скучно, когда танцует всего одна пара, нужно по крайней мере четыре).
О переделке "Лебединого" можно говорить только как о курьезе. Взаимоотношения героев, мотивировка их поступков, развитие действия лишены какой бы то ни было логики. В композиции танцев сталкиваются крайности — либо что-нибудь очень простое, но ударное, либо очень изобретательное, с нагромождением нюансов и нюансиков внутри одной танцевальной фразы. Характерные танцы производят впечатление скованности и хаотичности одновременно. Из классического шедевра изъято все благородное и возвышенное.
Игорь Ступников:
— Считаю, что афиша гастролей была неудачно составлена. Начинать надо было не со "Спартака". Этот балет, тридцать лет назад звучавший патетически и политически актуально, сегодня выглядит анахронизмом. Осколок истории, героя жанра советского балета спасает лишь замечательная хореография Григоровича.
"Жизель", обновленная Васильевым, производит в целом приятное впечатление. Однако жаль, что не состоялся дуэт Жизели и Альберта. Николай Цискаридзе — танцовщик сильной техники и красивой внешности — так претенциозен, что поверить в его любовь к Жизели невозможно.
Самым отрадным показался вечер одноактных балетов. Но два очаровательных опуса не могут изменить довольно посредственного впечатления от гастролей. Я ждал ярких индивидуальностей, сильного мужского танца, которого нынче так не хватает Мариинке, каких-то открытий. Не было того изумления, которое раньше сопровождало встречи с Большим.
Ольга Федорченко:
— Широкая рекламная кампания оказалась наиболее интересным моментом гастролей. Впрочем, было бы несправедливо обойти вниманием Дмитрия Белоголовцева, прекрасного танцора и незаурядного актера. Его появления в "Спартаке" и "Укрощении строптивой" неизменно стряхивали скуку и оцепенение.
Татьяна Кузовлева:
— Репертуар, который Большой привез на гастроли, говорит о том, что в театре что-то происходит. "Укрощение строптивой" выглядит культурным английским спектаклем, но одновременно показывает, как русским артистам, надолго отлученным от западной хореографии, непросто осваивать западную хореографию.
Открытием гастролей стала "Жизель", отредактированная с изысканным художественным вкусом, и дебют Светланы Лунькиной — девочки не от мира сего. Пустота, которая образовалась с уходом Екатерины Максимовой из Большого, отчасти заполнилась ее ученицей, во всяком случае в "Жизели".
Анна Петрова:
— Ни на афише, ни на пресс-конференции, ни в пресс-релизе не указывалось, какой оркестр участвует в гастролях. Выпадение имен музыкантов из состава исполнителей — следствие узаконенного невнимания к аккомпанементу в балете. На спектаклях Большого театра зрители испытывали постоянное чувство дискомфорта, будь то жирный несбалансированный саунд "Спартака" с фальшиво-крикливой медью или разваливающаяся на части, крайне неудачная оркестровка "Укрощения строптивой" Джакомо Скарлатти. "Прелести маньеризма" (Франсуа Куперен--Рихард Штраус) звучали наиболее пластично и мягко, но оркестру не хватило гибкой артикуляции, свойственной старинной музыке.
Сегодня музыкантам Большого приходится решать проблемы "верной ноты в верное время". Порой инструменты "не строят", а после некоторых соло сами оркестранты с удивлением оглядываются на солирующего коллегу.
Кира Верникова:
— Два маленьких балета Алексея Ратманского были призваны заполнить лакуны репертуара Большого театра. "Прелести маньеризма" воспроизводят неоклассицизм, упущенный Россией в первой половине века. "Сны о Японии" приближают к эффектному, по-американски энергичному шоу, в котором ориентализм не мешает заметить черты актуального рэпа. Удача "Снов" — отсутствие оркестровой партии: японскую музыку изображает инструментальный ансамбль, в основном ударный. Жесткое ostinato, диктуемое музыкантами танцовщикам,— полная противоположность обычной практике балетного аккомпанемента "под ноги".
В квазияпонской графике "Снов" довольно забавно выглядят фигуры классического танца, взрывающие балетоманов привычными аплодисментами, но кто бы решился критиковать сновидца за эклектику? Тем более что танец артистов антрепризы Нины Ананиашвили захватывающе виртуозен. И "Прелести", и "Сны" танцуют только звезды. Это следует признать заведомой удачей, так как достоинства и недостатки кордебалета оказались одним из самых лакомых яблок раздора. Даже неопытный зритель из лож способен заметить шаткость линий или несинхронность. Специалисты оценили красивые московские ноги. Но лучше не иметь подобных поводов для обсуждения.