"Расстрелять весь полк"

85 лет назад, в 1927 году, один из участников обороны Царицына напомнил Сталину, что именно тогда произошла первая массовая казнь по его приказу. Обозреватель "Власти" Евгений Жирнов выяснил подробности этой неизвестной до сих пор истории.

"Местные товарищи слишком дряблы"

Бывший начальник Новгородской губернской милиции Я. Т. Тершуков вряд ли стал бы напоминать о себе вождю, если бы не тяжелейшие жизненные обстоятельства, в которых он оказался в 1926 году. После долгих мытарств и переживаний, испробовав все возможные способы и написав во все инстанции, Тершуков решил, что только Сталин может помочь ему выпутаться из сложнейшей ситуации. Ведь первый человек в партии и стране не мог забыть того, что сделал для него Тершуков в 1918 году:

"Вы помните нашу совместную службу 1918-1919 году в 10-й армии, Вы член Р.В.С., а я адъютант и помощник коменданта города Царицына. Вы также помните, какие мне приходилось выполнять ответственные поручения Р.В.С., связанные с жизнью г. Царицына, теперь Сталинграда".

Сталин прибыл в город, переименованный позднее в его честь, отнюдь не для того, чтобы войти в реввоенсовет армии. Враги советской власти, следуя формуле миллионера Павла Рябушинского, пытались "задушить революцию костлявой рукой голода и народной нищеты". Все члены ленинского правительства, в том числе нарком по делам национальностей Сталин, включились в борьбу за хлеб. Чаще всего их вмешательство требовалось там, где возникали затруднения с заготовкой и отправкой продовольствия в крупные промышленные центры, страдавшие от нехватки продуктов.

В конце весны 1918 года возникли очередные проблемы с доставкой заготовленного зерна из Царицына. 23 мая чрезвычайный комиссар Юга России Серго Орджоникидзе телеграфировал в Москву Ленину и Сталину:

"Положение здесь неважное — нужны решительные меры, а местные товарищи слишком дряблы, всякое желание помочь рассматривается как вмешательство в местные дела. На станции стоят шесть маршрутных поездов с хлебом в Москву, Питер и не отправляются... Еще раз повторяю, что нужны самые решительные меры, вокруг Царицына бушует контрреволюция".

29 мая 1918 года Сталин сообщал в Царицын:

"Я назначен общим руководителем всего продовольственного дела всего юга России, облечен неограниченными правами Совнаркомом, вплоть до подчинения всех без исключения организаций железнодорожных и почтово-телеграфных, военных и политических, продовольственных и торгово-флотских моим распоряжениям. Через 2 дня выезжаю в Царицын... Сообщаю, что у меня будут строго дисциплинированные отряды".

Правда, его вечный недруг Лев Троцкий писал позднее, что Сталин предпочел выехать в Царицын, устав от вечных споров в Наркомате национальностей, "где ему приходилось скрываться от оппонентов на кухне коменданта". Однако, вероятнее всего, Сталин увидел в поездке в Царицын шанс без особых затруднений добиться большого успеха и упрочить положение в советском руководстве. К тому же в условиях повсеместных продовольственных затруднений тот, в чьих руках находились запасы хлеба и прочих продуктов, получал самые реальные и эффективные средства управления ситуацией в партии и государстве. А неограниченные полномочия давали возможность попробовать себя в роли полновластного хозяина, пусть и небольшой части страны.

"Злой гений Царицына"

Сталин прибыл в Царицын 6 июня 1918 года в сопровождении сотрудников, которых он собирался назначать чрезвычайными комиссарами, и 450 проверенных бойцов и сразу же взялся за дело. На следующий день он телеграфировал Ленину:

"Несмотря на неразбериху во всех сферах хозяйственной жизни, все же возможно навести порядок. В Царицыне, Астрахани, в Саратове монополия и твердые цены отменены Советами, идет вакханалия и спекуляции. Добился введения карточной системы и твердых цен в Царицыне. Того же надо добиться в Астрахани и Саратове, иначе через эти клапаны спекуляции утечет весь хлеб. Пусть ЦИК и Совнарком в свою очередь требуют от этих советов отказа от спекуляции. Железнодорожный транспорт совершенно разрушен стараниями множества коллегий и ревкомов. Я принужден поставить специальных комиссаров, которые уже вводят порядок, несмотря на протесты коллегий. Комиссары открывают кучу паровозов в местах, о существовании которых коллегии не подозревают. Исследование показало, что в день можно пустить по линии Царицын--Поворино--Балашов--Козлов--Рязань--Москва восемь и более маршрутных поездов. Сейчас занят накоплением поездов в Царицыне. Через неделю объявим "Хлебную неделю" и пустим сразу около миллиона пудов со специальными сопровождающими из железнодорожников, о чем предварительно сообщу. В водном транспорте заминка из-за невыпуска пароходов Нижним Новгородом... Дайте распоряжение о немедленном выпуске пароходов к Царицыну. В Кубани, Ставрополе имеются, по сведениям, вполне надежные агенты-закупщики, которые занялись выкачкой хлеба на юге".

15 июня 1918 года Сталин телеграфировал главе правительства:

"Сегодня отправляю в Москву и на север пятьсот тысяч, полмиллиона пудов хлеба. Из них сто тысяч идут между Арчедой и Филоново, остальные выходят из царицынских вокзалов. Номера поездов сообщу дополнительно. Нужны сорок угольных паровозов, у нас уголь есть".

Советские историки сталинских времен утверждали, что за июнь 1918 года из Царицына отправили в центр России, Среднюю Азию и Баку 2379 вагонов с продовольствием. Возможно, цифры, как было принято в те годы, были скорректированы в приятную для вождя сторону. Однако заметные успехи Сталина в деле сбора и отправки продовольствия подтверждали и враги советской власти. В мае 1918 года Троцкий назначил начальником штаба Северо-Кавказского военного округа, находившегося в Царицыне, бывшего командира лейб-гвардии Уланского полка Анатолия Носовича. В октябре 1918 года он перебежал к белым и в заметках, опубликованных в 1919 году в ростовском журнале "Донская волна", так описывал деятельность Сталина:

"Мой приезд совпал с большими переменами в местной жизни. Из Москвы прислали новых лиц, новое управление всем Кавказом, а вместе с тем и Царицынским уездом... До половины июня жизнь была сносна, и цены, а также обилие продуктов не заставляло жаловаться на судьбу. Но приезд народного комиссара по продовольствию Сталина-Джугашвили, начавшего производить всевозможного рода реквизиции, поднял не только цены, привел к исчезновению товаров, но и усложнил политическую жизнь города. Сталин не стесняется в выборе путей для достижения своих целей. Хитрый, умный, образованный и чрезвычайно изворотливый, он злой гений Царицына и его обитателей. Всевозможные реквизиции, выселения из квартир, обыски, сопровождающиеся беззастенчивым грабежом, аресты и прочие насилия над мирными гражданами стали обычным явлением в жизни Царицына".

Успехи Сталина в продовольственном деле оказались недолговечными. 24 июля 1918 года Ленин сообщал ему:

"О продовольствии должен сказать, что сегодня вовсе не выдают ни в Питере, ни в Москве. Положение совсем плохое. Сообщите, можете ли принять экстренные меры, ибо, кроме как от Вас, добыть неоткуда".

Однако из-за наступления белых армий железнодорожное сообщение Царицына с центральными районами прервалось, и Сталину оставалось лишь ответить:

"Запасов хлеба на севере Кавказа много, но перерыв дороги не дает возможности отправить их на север. До восстановления пути доставка хлеба немыслима".

То же подтверждал и Носович:

"К концу июля положение Царицына и южных большевистских армий стало очень тяжелым. Линия Грязи--Царицын оказалась окончательно перерезанной. На севере осталась лишь одна возможность получать припасы и поддерживать связь — это Волга. На юге, после занятия добровольцами Тихорецкой, положение стало тоже весьма шатким. А для Сталина, черпающего свои запасы исключительно из Ставропольской губернии, такое положение граничило с окончанием его миссии на юге".

Все могло окончиться еще хуже. Если бы наступавшие на город казачьи части генерала Краснова захватили собранное Сталиным продовольствие, а ему самому пришлось бы бежать из города, о дальнейшем пути на вершины власти можно было попросту забыть. И Сталин включился в организацию обороны города. О его активности полковник Носович писал:

"Надо отдать справедливость ему, что его энергии может позавидовать любой, из старых администраторов, а способности применяться к делу и обстоятельствам следовало бы поучиться многим. Постепенно, по мере того как он оставался без дела, вернее, попутно с уменьшением его прямой задачи, Сталин начал входить во все отделы управления городом, а главным образом в широкие задачи обороны Царицына в частности и всего кавказского так называемого революционного фронта вообще".

Носович подчеркивал и еще одну особенность Сталина: он придавал самое серьезное значение агитации и пропаганде:

"Сталин крепко надеялся на агитацию. Он частенько поговаривал в спорах о военном искусстве: "Это все хорошо, что все говорят о необходимости военного искусства, но если у самого талантливого полководца в мире не будет сознательного и подготовленного правильной агитацией солдата, то, поверьте, он ничего не сможет сделать с воодушевленным революционером". И Сталин, сообразно своему убеждению, не жалел никаких средств на пропаганду, на издание газет, на их распространение, на посылку агитаторов...".

"Заговорщики переарестованы"

Уже 11 июля 1918 года Сталин отправил Ленину телеграмму, в которой говорилось:

"Дело осложняется тем, что штаб Северо-Кавказского округа оказался совершенно неприспособленным к условиям борьбы с контрреволюцией. Дело не только в том, что наши "специалисты" психологически неспособны к решительной войне с контрреволюцией, но также в том, что они как "штабные" работники, умеющие лишь "чертить чертежи" и давать планы переформировки, абсолютно равнодушны к оперативным действиям... и вообще чувствуют себя как посторонние люди, гости. Военкомы не смогли восполнить пробел... Я буду исправлять эти и многие другие недочеты на местах, я принимаю ряд мер и буду принимать вплоть до смещения губящих дело чинов и командиров, несмотря на формальные затруднения, которые при необходимости буду ломать. При этом понятно, что беру на себя всю ответственность перед всеми высшими учреждениями".

В телеграмме, посланной в Москву пять дней спустя, Сталин настаивал на снятии военного руководителя округа бывшего генерала Снесарева и приводил пример его дезорганизаторской работы:

"Военрук Снесарев, по-моему, очень умело саботирует дело очищения линии Котельниково--Тихорецкая. Ввиду этого я решил лично выехать на фронт и познакомиться с положением. Взял с собой Зедина, командующего Ворошилова, броневой поезд, технический отряд и поехал. Полдня перестрелки с казаками дали нам возможность прочистить дорогу, исправить путь в четырех местах на расстоянии 15 верст. Все это удалось нам сделать вопреки Снесареву, который против ожидания также поехал на фронт, но держался от поезда на расстоянии двух станций и довольно деликатно старался расстроить дело".

Вскоре Сталин взял все командование в свои руки.

"5 августа,— писал Носович,— по его приказанию все артиллерийское управление со всеми письмоводителями и самыми мелкими служащими было арестовано и заключено первоначально под стражу при чрезвычайке, а некоторое время спустя было посажено на баржу, которую поместили на середине Волги. В то же самое время по его приказу управление штаба Северо-Кавказского округа ликвидировалось, а 10 августа все ответственные чины штаба тоже были арестованы и заключены под стражу. Причины ареста были те же: подозрения в контрреволюционной работе. Начался форменный разгром всех учреждений, присланных из центра. Характерной особенностью этого разгона было отношение Сталина к руководящим телеграммам из центра. Когда Троцкий, обеспокоенный разрушением с таким трудом налаженного им управления округом, прислал телеграмму о необходимости оставить штаб и комиссариат на прежних условиях и дать им возможность работать, то Сталин сделал категорическую и многозначащую надпись на телеграмме: "Не принимать во внимание". Так эту телеграмму и не приняли во внимание, а все артиллерийское и часть штабного управления продолжает сидеть на барже в Царицыне".

Как бы странно это ни звучало, но в организации обороны Царицына существенную помощь Сталину оказали его противники. В ночь с 13 на 14 августа в городе прошли аресты членов подпольной белогвардейской организации. Войска Краснова были уже на подступах к Царицыну, и восстание в городе резко поднимало их шансы на победу.

"В заговоре,— говорилось в извещении сталинского РВС округа,— принимали участие в качестве руководителей правые эсеры, некоторые из офицеров и др. У заговорщиков обнаружен целый штаб: отдавались приказы, намечен был план захвата советских правительственных учреждений и складов вооружения, приготовлена была целая кипа красных нашивок для участников заговора, и уже составлены были в ожидании победы ликующие прокламации о свержении власти большевиков. Само восстание назначено было на время смен караула в 2 часа ночи с 17 на 18 августа. Главные заговорщики открыты и переарестованы. Некоторые из них, безусловно виновные, расстреляны. Кроме плана, приказов у заговорщиков обнаружены свои запасы вооружения, а также зарытые в земле три мешка с деньгами суммой до 9 миллионов. Принятыми своевременно энергичными мерами заговор контрреволюционеров окончательно ликвидирован".

Полковник Носович приводил в своих записках любопытные детали этого события:

"Местная контрреволюционная организация, стоящая на платформе Учредительного Собрания, значительно окрепла и, получив из Москвы деньги, готовилась к активному выступлению для помощи донским казакам в деле освобождения Царицына. К большому сожалению, прибывший из Москвы глава этой организации инженер Алексеев и его два сына были мало знакомы с настоящей обстановкой и, благодаря неправильно составленному плану, основанному на привлечении в ряды активно выступающих сербского батальона, быстро оказались раскрыты. Многие из знающих настроение этих сербских выходцев предупреждали Алексеева о ненадежности данного элемента. Но Алексеев не послушался, попался в руки ловкого шпиона в лице помощника коменданта города, который прикинулся контрреволюционно настроенным, заслужил доверие и выдал всех, а также выдал место, где были спрятаны деньги организации в количестве 9 миллионов".

"Многие погребены заживо"

Фамилию помощника коменданта города Носович не называл, но, скорее всего, речь шла о Тершукове, который выполнил это ответственное поручение после того, как сербы сообщили о заговорщиках чекистам.

Реальное количество казненных членов контрреволюционной организации оказалось весьма значительным. После того как в 1919 году красные все-таки сдали Царицын, в "Сводке сведений о злодеяниях и беззакониях большевиков N23" появилась следующая информация о членах организации Алексеева:

"Царицын. 5 и 6 июля производились раскопки могил замученных и расстрелянных большевиками. Картина потрясающая: судорожно переплетенные руки и ноги, трупы найдены на полуаршинной глубине. По данным медицинской экспертизы, многие погребены заживо. На кладбище за кирпичным заводом обнаружено 63 трупа... Среди расстрелянных много офицеров и одна женщина — г-жа Петрова, на квартире которой происходили собрания алексеевцев".

Однако самым важным результатом неудавшегося заговора оказалось другое:

"В среде рабочих,— писал Носович,— особенно лесных пристаней, так называемого "грузолеса", и французского завода господствовало противо-большевистское настроение. Царицын, казалось, был накануне своего падения. Но обстановка и стечение случайностей были на стороне большевиков. Отчасти причиной к этому послужило и открытие заговора Алексеева. Прежде всего это раскрытие в корне пресекло всякую возможность активной помощи казакам и разбило не только указанную организацию, но и всякие другие попытки к таковым. А главным образом дало Сталину в руки мотив, при помощи которого он сумел уговорить рабочих стать под ружье. Сталин в своих уговорах рабочих опирался на то, что буржуазия при помощи вышеуказанных заговоров вновь хочет взять верх. Главным образом поднялись рабочие "грузолеса" и выставили значительные силы против казаков".

Проблема заключалась в том, что настроение рабочих менялось едва ли не ежедневно. 1-й полк "грузолеса" сыграл важнейшую роль в отражении наступления казаков Краснова. А формировавшийся в Царицыне 2-й полк отказался идти на фронт и поднял восстание. В телеграмме Сталина и Ворошилова в Москву, отправленной 8 сентября 1918 года, говорилось:

"Ночью с седьмого на восьмое сентября запасный полк "Грузолеса" во главе с правым эсером Молдавским восстал против Советской власти, открыл орудийный огонь. Благодаря своевременно принятым мерам, утром восьмого восстание ликвидировано, полк разоружен, зачинщики арестованы. В городе спокойно. Есть убитые и раненые. Наше наступление на фронте успешно продолжается".

Командовали подавлением выступления Ворошилов и комендант Царицына Якимович, а непосредственное руководство верными частями, расстреливавшими восставших, занимался помощник коменданта Тершуков. О чем он также напомнил Сталину в письме в 1927 году:

"Вы также помните восстание Грузолесского полка, которое было мною подавлено под руководством т.т. Ворошилова и Якимовича".

Всех "грузолесцев", прекративших сопротивление, ожидала не менее печальная участь, чем убитых во время восстания. Их немедленно отправили на передовую, где большинство погибли в первых боях.

А вскоре навыки Тершукова, накопившего значительный опыт борьбы с врагами советской власти, пригодились вновь. После начала нового наступления на Царицын, в бой были брошены все силы, включая недавно сформированный и совершенно неподготовленный 1-й Крестьянский полк. Результат можно было предвидеть. 15 октября 1918 года в момент атаки перепуганные крестьяне побежали с поля боя, причем некоторые из них не в тыл, а в сторону вражеских позиций. Газета "Солдат революции" писала:

"Вследствие подлого, изменнического поступка некоторых частей 1-го Крестьянского пехотного полка, перешедшего на сторону кадетов, разведке противника удалось захватить наше орудие...".

А в приказе члена реввоенсовета Сталина войскам царицынского фронта от 15 октября 1918 года говорилось:

"Наглая шайка генералов и помещиков гонит на красный Царицын большие силы. Наши славные дивизии, наши грозные броневые поезда, наша Красная Советская армия стойко отражает генеральско-кадетские банды. Но некоторые части из Крестьянского полка перешли на сторону врагов народа. Предатели не достигли цели и были уничтожены перекрестным огнем нашим и кадетским, не поверившим подлости предателей и открывшим по ним стрельбу. Имущество предателей будет конфисковано в пользу деревенской бедноты. Вечный позор изменникам! Слава неустрашимым красным бойцам!"

В письме Тершукова Сталину содержался факт, придававший истории 1-го Крестьянского полка законченный вид: всех, кого свои и чужие не убили на поле боя, затем расстреляли.

"Вы также помните, какие мне приходилось выполнять ответственные поручения Р.В.С., связанные с жизнью г. Царицына, теперь Сталинграда, как например, выполнить приговор над предательским Крестьянским полком (расстрелять весь полк), и эту задачу Р.В.С. поручил мне и тов. Якимовичу".

Все это вполне соответствовало концепции Сталина об убежденном солдате, описанной Носовичем. Карательными мерами бойцов убеждали сохранять верность при любых обстоятельствах. Ведь самым важным было то, что акция сработала. Царицын в очередной раз удалось отстоять.

"Сам расстрелял своих родных дядей"

"Я,— вспоминал Троцкий,— решил в Царицыне навести порядок. После нового столкновения командования в Царицыне я настоял на отозвании Сталина. Сталин был отозван из Царицына во второй половине октября 1918 г. (30 октября появилось в "Правде" его сообщение о Южном фронте)... Ленин хотел свести конфликт к минимуму, и был, конечно, прав".

Но Сталин возвращался в Москву победителем. Он показал, что может решать масштабные хозяйственные задачи, доказал, что способен в считанные дни взять под контроль обширную территорию, смог с минимальным ущербом для советской власти подавить заговор и восстание. Наконец, добился немалых военных успехов.

Некоторые из его соратников по обороне Царицына, в особенности тех, кто потом воевал в 1-й Конной армии, достигли немалых званий и постов (см. материал "Злоупотребляя званием маршала Советского Союза" во "Власти" N7 за этот год). Однако Тершуков не попал в их число. В письме Сталину он описывал свой дальнейший жизненный путь и заслуги перед революцией:

"В 1919 году лично сам расстрелял своих родных дядей за посягательство на Власть Советов, семья подвергалась репрессиям со стороны белых. Сестра за то, что я коммунист, была растлена, изнасилована и замучена насмерть белогвардейской чеченской контрразведкой вблизи г. Сталинграда, в с. Лозном, куда скрылась от преследований. Дальнейшие годы по настоящее время также Красная Армия, хозяйственный фронт".

В 1925 году, когда Тершуков работал в Сталинградском губернском отделе труда, проверка установила, что руководящие работники этой организации допускали значительные злоупотребления властью и казенными средствами. За Тершуковым, к примеру, числились неизвестно куда пропавшая весьма внушительная по тем временам сумма. Но, видимо, старые друзья помогли, и проворовавшегося товарища перевели в милицию. Следствие, однако, продолжилось и привело к неприятному для Тершукова результату:

"Я,— писал он Сталину,— в конце 1926 года был снят с должности начальника милиции Новгородской губернии, арестован и заключен в Сталинградский ГИТД (городской исправительно-трудовой дом.— "Власть"). С первого дня предъявления мне обвинения я категорически утверждал, что это вымысел и абсурд, но следователь, которому было поручено вести дело, оказался ярым карьеристом и в личных корыстных целях сознательно фальсифицировал процесс уголовного обвинения по ст. 112 2-й части."

Часть 2 статьи 112 УК РСФСР 1926 года гласила, что при отягчающих обстоятельства злоупотребление властью карается смертной казнью, и перепуганный Тершуков, судя по письму, жаловался в прокуратуру. Но помощи не получил:

"Прокурор и его помощники вместо того, чтобы в корне пресечь не закономерные действия этого беспартийного с темным прошлым следователя, наоборот, дали ему возможность расправить крылья к подлым действиям, ну он, конечно, и наработал".

Тершуков жаловался Сталину, что следователь был с ним и его подельниками чрезмерно жесток:

"В процессе следствия применил жандармский метод, как-то: вымогательство под угрозой показаний, провокацию при опросах, неправильное составление протоколов, неправильное содержание под стражей, особенно членов ВКП(б) 1-й категории и т. д.".

Видя, что ситуация не меняется, обвиняемые начали жаловаться во все инстанции:

"Обнаружив всю эту подлую линию, которая применялась по отношению нас, я и другие товарищи члены ВКП(б) были вынуждены со своей стороны противопоставить этому ряд действий, направленных к тому, чтобы в первую очередь об этом безобразии было известно нашим партийным организациям, но будучи заключенными, мы этого достигали очень слабо, а в марте м-це применяемый по отношению к нам произвол стал издевательским, несмотря на то, что жена моя как член ВКП(б), хорошо зная о моей невиновности, предприняла ряд мер к нашему освобождению, но, кроме издевательств и оскорблений, ничего не могла добиться, после всего этого не получая на свои жалобы прокурору и письма в Губком ВКП(б) никаких ответов, да кроме того, в этой части следователем уже было заявлено, что все будет бесполезно, т. к. вопрос о вас согласован".

Получалось, что от него и других обвиняемых большевиков попросту решили избавиться руководители Сталинградского губкома. Как писал Тершуков, после этого обвиняемым оставалось только пойти на крайние меры:

"Мы объявили смертную голодовку (это в советском И.Т.Д., да члены ВКП(б) — странно, но кроме выходов не было). После чего нас в ближайшие дни освободили, после этого Сталинградским Губкомом было мое личное дело затребовано из Новогородского Губкома ВКП(б) в Сталинград, и я был направлен на работу Секретарем Губсобеса".

Формулировку обвинения изменили: Тершукову теперь вменялось бездействие и злоупотребление властью, вызвавшее нарушение правильного хода работы учреждения, а не его развал, как прежде. По новым статьям максимальное наказание составляло три года лишения свободы. Но Тершуков надеялся на помощь Сталина:

"Тов. Сталин, к Вам меня вынудили обратиться сложившиеся обстоятельства и это обращение является крайней мерой, т. к. я в настоящее время нахожусь на положении затравленного зверя, и только с Вашей помощью я сумею доказать, что на преступление я не способен (меня обвиняют в бесхозяйственности до 2000 руб.)".

Конечно, одного росчерка пера Сталина было достаточно, чтобы прекратить дело. Но все заслуги Тершукова остались в прошлом. А в ходе борьбы с оппозицией, которая безостановочно шла в те годы, поддержка даже одного губкома стоила дороже любых воспоминаний. Так что в итоге письмо Тершукова отправилось в архив, и никакой реакции он не дождался.

Собственно, ничего другого произойти и не могло. Ведь именно в Царицыне, при участии Тершукова Сталин на практике установил, что для достижения целей можно жертвовать любым количеством жизней — хоть одного человека, хоть целого полка.