Продолжаются гастроли Мариинского театра
Каждая смена программы в гастрольной афише петербуржцев — новый ракурс группового портрета труппы. На этот раз давали вечер одноактных балетов. "Шопениана" должна была показать кордебалет в новом качестве — коллективного стилизатора романтизма. Дивертисмент — представить галерею ведущих солистов на короткой дистанции па-де-де. Grand pas из "Пахиты" — явить величие иерархии традиционного балетного театра. Последнее заслуживает особого разговора.
К балету "Пахита", незатейливой истории амурных приключений французского гусара и испанской красотки, Мариус Петипа присовокупил Grand pas спустя три с половиной десятилетия. Grand pas не имело отношения ни к сюжету, ни к общей стилистике спектакля, зато полностью соответствовало эпохе Александра III. Гений Петипа-монархиста в расцвете: "Баядерка" уже поставлена, "Спящая" на пороге. Балетоманство становится повальным.
Grand pas, увенчавшее "Пахиту",— слепок исторического великолепия торжествующей статики. Иерархическая пирамида выстроена в спектакле с архитектурным совершенством. Подножие — кордебалет детской "Мазурки". Две дюжины мальчиков и девочек, постигающих тонкую науку дворцового этикета, двенадцать пар тоненьких ручек и ножек, неразличимых в своей старательной неумелости. Далее — первая ступень карьеры — восьмерка цветущих корифеек, молодых, честолюбивых, замеченных и отмеченных. Следом — три пары вторых солисток, выдвинувшихся, однако еще не получивших право на проявление индивидуальности: главное в их выходах — идеальная синхронность, не исключающая скрытого соперничества. Подножие трона — пять первых танцовщиц. В других, менее торжественных обстоятельствах всякая могла бы оказаться примой. Петипа, великий знаток женщин, оделил каждую вариацией в соответствии с нравом и природными особенностями, выстроил парад милых женских черточек и свойств.
На вершине пирамиды — влекущая и пленительная, отделенная сиянием рампы царица сценического мира, заставляющая трепетать сердца, забываться в эротических грезах или потирать руки в предвкушении ужина с богиней у Кюба, на ломкой белизне крахмальной скатерти, с устрицами на серебристом льду и искрящимся "Мадам Клико" из туфельки кумира. "Пахита" — мираж дофокинского Петербурга: некоронованная императрица Матильда Кшесинская, шлейф влюбленных великих князей, белые камелии, черные ночи, романы, разрывы, соблазны...
В Кировском театре Grand pas было восстановлено двадцать лет назад — в пик брежневской стагнации. С тех пор не сходит с афиши. Дивертисментность этого балета, столь привлекательная для гастрольных "ударных бригад", коварна: истинное великолепие Grand pas может быть явлено лишь в театре, где всему определено свое место, где ступени иерархии не шаткие доски наспех сколоченных подмостков, а незыблемый мрамор дворцовых лестниц.
Пурпурный задник-занавес петербургской "Пахиты", распаляющая терракота костюмов корифеек, серебряные, золотые, бриллиантовые пачки солисток (ценность повышается в соответствии с восхождением по ступеням балетной иерархии) составляют раму парадного портрета. Броским было начало балета — крепконогие корифейки, обоснованный апломб вторых солисток, ровные ряды, напористое жизнеутверждение.
Слабой ступенью конструкции оказались вариации балерин. Танцевала лишь Диана Вишнева — с очаровательной легкостью и видимым удовольствием. Остальные — чиновничьи-тщательно, но с разной степенью успеха — исполняли предписания. Доносили классический текст. Демонстрировали школу. Удачнее других — Ирина Желонкина, для которой чистое исполнение и есть крайняя степень самовыражения. Неудачно — сухая и резкая Софья Гумерова в вариации, требующей хорошего plie, мягких ног и пленительной неторопливости. Грубо — атлетичная Татьяна Амосова: безупречность ее больших пируэтов не отменяла, а лишь подчеркивала утилитарную спортивность балетного экзерсиса. И уж совсем незаметен был единственный мужчина в этом мире феминисток: Евгений Иванченко служил опорой и поддержкой, отнюдь не претендуя на самостоятельное значение (на его вариации лучше отдельно не останавливаться).
Ульяна Лопаткина в "Пахите" должна была явить новые грани своего дарования — шик примы, женскую притягательность, блеск виртуозности. Эти свойства не вполне органичны для самоуглубленного, сосредоточенного, почти ритуального танца Лопаткиной. Умная балерина, ни на йоту не изменяя текст, постаралась сместить акценты: самоуверенно-вальяжные мягкие батманы адажио превратились в выстреливающие четкостью императивы-приказы, влекущие плетения рук в вариации — в мраморное кружево барочного орнамента, ликующее торжество сдвоенных фуэте — в суровый королевский долг. Лопаткина была величественна, благосклонна и неприступна — словно Снежная Королева выкладывала из льдистых па классического танца слово "вечность".
Обольстительный призрак Матильды Кшесинской в тот вечер не потревожил воображения. Ни тени кощунственной мысли об ужинах с балетными богинями не могло возникнуть при созерцании этой "Пахиты". Жизнелюбие, укрощенное каркасом ритуала, замерло у подножия Сиятельного Воплощения Высокой Духовности.
ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА