Сегодня вечером в Москву приедет великий маэстро моды Джанфранко Ферре. Вместе со своим давним другом и партнером Роберто де Сильва (президентом компании, которая выпускает духи Ferre) он прилетает в Москву на представление своих новых духов GFF F и GFF M, адресованных тем, кто уже разлюбил unisex. Накануне визита обозреватель моды "Коммерсанта" НАТАЛИЯ Ъ-ОРЛОВА взяла эксклюзивное интервью у ДЖАНФРАНКО ФЕРРЕ.
— Журналисты любят вас называть "архитектором моды", как вы к этому относитесь?
— Это определение некоторым образом преследует меня буквально с первых дней моей карьеры. Иногда, я нахожу его несколько ограниченным, но в основном оно вполне соответствует тому, что всегда было характерной чертой моего стиля.
Графичность, чистота линий, уверенность в том, что работа модельера есть процесс конструкторский, процесс работы с геометрическими формами, объемами и пропорциями. К тому же это — всегда постоянная потребность в нововведениях, особое внимание к деталям, страсть к исследованию.
С другой стороны, действуя жестко и рационально, как архитектор, я в то же время с легкостью могу привнести в свою работу элемент поэзии, романтизма и чувственной страсти...
Возможно, российской критике, как и российской аудитории, еще только предстоит приобрести это ощущение интимной близости с модой, которое уже есть у западных людей. Русским свойственна чувственность, глубина души, исключительное богатство культурных и артистических аллюзий. Обычно вы знаете, как докопаться до сущности вещей и редко оказываетесь поверхностными в своих суждениях.
— Чего вы никогда не смогли бы простить прессе?
— Не драматизируя и не обобщая, я должен сказать, что вот уже несколько сезонов западная пресса, к моему глубокому сожалению, занимается поиском сенсаций в мире моды. Вместо того, чтобы сфокусировать внимание на компетентном описании тенденций и одежд, представленных на подиуме, очерки с показов мод наполнены в основном всевозможными историями о капризном поведении моделей и VIPob из первых рядов. Кстати, историями скорее выдуманными, нежели настоящими. Возможно, мое отношение к этому не имеет для прессы никакого значения, но все же замечу, что часто в статьях не хватает представления журналистов о моде, как о реальности, достигнутой трудом, преданностью делу, профессионализмом, бесконечными исследованиями...
Что же касается вопроса о прощении, мне трудно согласиться с фамильярностью и непрофессионализмом. И это касается не только журналистов.
— Год назад журналисты вели многочисленные дискуссии о положения дел в итальянской моде, обсуждая налоговые проблемы дизайнеров и их столкновения с известной организацией "Чистые руки", неожиданно оказавшейся на волне моды. (Эти события в итальянском мире моды наиболее точно охарактеризовал покойный Джанни Версаче, заявив одной из итальянских газет, что "под следствием не хватает только итальянских святых".--Ъ.) Что вы думаете о роли художника в современном обществе, особенно о его зависимости от обстоятельств, политических интересов и игр? Согласны ли вы с тем, что мода сегодня уже не рассматривается только лишь как часть искусства?
— Для меня мода всегда была чем-то большим, чем просто составляющая искусства. В моде заключено и понимание жизни и интерпретация (которую предлагает модельер, используя собственные неповторимые инструменты) того, что происходит вокруг, тех изменений, которым подвержено общество, и, прежде всего, изменений вкусов и желаний людей.
Конечно, в башне из слоновой кости не может быть никакой созидательности. Во-первых, и в главных, для каждого созидающего ума или творца необходимым источником вдохновения всегда остается сама жизнь. Также, как и в любой другой человеческой деятельности, созидающий в моде творец должен принимать во внимание реальные события — социальные, политические, условия окружающей среды, в которой он работает. Это вполне справедливо для искусства, и, возможно, именно это является также пониманием жизни.
— Пресса часто пишет о том, как капризны клиенты именитых модельеров. Вы одевали в Париже и продолжаете одевать в Милане известнейших модниц планеты. Каково ваше мнение о характерах нынешней модной публики, приходилось ли вам сталкиваться с капризами и прихотями звезд?
— Я убежден, что справедливее обратное утверждение. Сегодня клиенты чаще всего обладают крайней убежденностью и знанием дела. Они знают, чего хотят, и рассматривают приобретение платья или наряда, особенно наряда высокого качества и соответствующей стоимости, как нормальную инвестицию, оправданную уникальностью и довольно продолжительным периодом жизни (по утверждению большинства модельеров, дорогой костюм, как правило, всегда служит дольше и сохраняется лучше.— Ъ).
В отношениях клиент--модельер нет места капризам: ни в случае, когда женщина, пришедшая в мой бутик, одета в так называемый ширпотреб, ни в случае, когда клиент, одетый haute couture, приходит ко мне в ателье заказать одежду на весь сезон. Поскольку каждый из них заранее знает, в каком случае и при каких обстоятельствах он наденет то или иное платье, сшитое у меня.
— Большинство модельеров после шоу оставляют часть моделей в собственном запаснике. Можете ли вы назвать себя одним из них?
— Именно. Я установил почти что метафизический контакт с одеждой: я чувствую необходимость обладать ею после того, как создал ее и вложил в нее жизнь.
В течение последних двадцати лет я планомерно создавал творческий архив, в который вошла самая важная на мой взгляд одежда и аксессуары из моих коллекций. Этот архив в данный момент насчитывает уже несколько тысяч предметов, и значительная часть их вскоре будет пожертвована галерее Pitti Palace Costume во Флоренции.
— Многие художники предпочитают вести замкнутый образ жизни, оберегая себя и свой мир от излишнего общения...
— Да, это так. Я тоже безжалостно отстаиваю свое право на покой и личную жизнь, я жестко делю свою жизнь на жизнь, что называется, "на публике" и "дома", на работу и досуг. Я посвящаю свой отдых, который, опять-таки повторюсь, принадлежит мне и только мне, деятельности и людям, которых выбираю сам. И в эти минуты и часы я не желаю вторжения чего-либо чуждого, особенно средств массовой информации. Я бесконечно привязан к домашней жизни, провожу большинство выходных в своем доме в Stresa, на озере Maggiore. Читаю, слушаю музыку или просто беседую со старыми друзьями.
Я считаю святыми те четыре недели отпуска, которые я, как настоящий итальянец, беру каждый год в августе.
— Говорят, что вы любите путешествовать, но вы так долго собирались в Москву? Каковы ваши планы относительно русского рынка?
— Это правда, я — заядлый турист. И в России я бывал уже раньше, но, к сожалению, недолго и очень давно. Помню, как еще студентом я побывал в Санкт-Петербурге, нет, тогда еще в Ленинграде. Зимой почти что тридцать лет назад я приехал в Ленинград из Хельсинки. Это была настоящая утопия: холодная снежная ночь, призрачные здания пастельных тонов, иссиня-черные воды Невы, непостижимое богатство коллекции Эрмитажа...
Это было очень давно, но эти образы все также ярки в моей памяти и занимают особое место рядом с бессчетным количеством других ощущений, которые я приобрел, путешествуя при посредстве моего воображения, благодаря книгам, фильмам гениев кинематографа, а также благодаря историям и опыту других людей, выставкам произведений русского искусства в музеях мира.
У России великая история, как у царской, так и у советской. И особенно, история культурная и духовная, и это не может не поражать артистическую фантазию, вкус и чувственность. Это не может не оставить следа. И, по-моему, завораживающие следы России, следы моих вымышленных путешествий, представлены в сегодняшней моде в изобилии. И в моей моде в частности. Перечитанные, переиначенные, переделанные всегда в соответствии с логикой, которая решительно отвергает любой соблазн чистого маньеризма, любое оперирование к формализму.
В моем творчестве есть ссылки на многие ключевые моменты российской жизни и культуры. Это и своеобразие Ballets Russes, и мое оцепенение от авангардных движений рубежа веков, жизненной мощи фольклора и народных костюмов. Хотя и на расстоянии, но я всегда чувствовал любовь к России. И сейчас я в Москве и счастлив быть здесь.
В течение последних лет я пристально следил за происходящими у вас событиями, за изменениями на российском рынке, за тем, как он открывался и продолжает открываться моде. Для индустрии предметов роскоши ваша страна представляет особый интерес: гигантский рынок, огромный торговый потенциал, зарождающийся класс буржуазии с расширяющимися возможностями и ориентацией на продукцию дизайнеров. Объемы продаж престижных итальянских и французских марок здесь выше, чем где-либо в мире. Так что мы все очень интересуемся ближайшим будущим вашей страны.
— Долгое время вы возглавляли творческую мастерскую дома Christian Dior, и пресса называла вас продолжателем традиций истинно парижского шика. С вашим уходом из главной цитадели моды закончилась целая эпоха в моде, и многие до сих пор считают, что Неделя haute couture стала значительно более скромной без вашего участия. Что вы думаете об этом, а также каково ваше отношение в высокой моде и ее нынешним фаворитам, особенно к осваивающим французские дома британцам?
— Я не брался бы судить о работе других и о нынешнем выборе домов мод. Конечно, английские модельеры — не только, те, которые работают над французскими коллекциями haute couture,— наиболее созидательны и эксцентричны, а также свободны от шаблонов.
В свете своего собственного опыта работы в доме Christian Dior я могу только выразить уверенность и оптимизм относительно роли и будущего haute couture. На мой взгляд, haute couture — замечательная форма профессионального тренинга и самовыражения, отвечающая самой сути женщины, которая сегодня требует одежд, соответствующих ее стилю жизни, ее роли в обществе и официальным обязанностям.
Я не жалею о том, что посвятил все свое время и энергию разработке собственной марки, которая с момента завершения моего сотрудничества с домом Christian Dior действительно стала очень быстро развиваться благодаря некоторым новым проектам (GFF, Gianfranco Ferre Studio, новым ароматам, а также линиям Sport и Golf).
Тем не менее я по-прежнему безумно горжусь теми восемью годами, которые я провел в доме Christian Dior, где столь многому научился у каждого из своих ассистентов и коллег, и где сам, надеюсь, оставил свой след и почерк.
— Могли бы вы назвать своим идеалом кого-либо из работающих ныне (или работавших прежде) в моде дизайнеров, стилистов, манекенщиц, актрис?
— Влияние таких величин, как Диор, Баленсиага и Шанель, фундаментально. Можно сказать, что их принципы применимы и к моему идеалу женщины. Я искренне восхищаюсь легендарными историческими личностями — от Екатерины Великой российской и первой пропагандистки итальянской элегантности Екатерины Медичи до Марии Терезии Австрийской (кстати, до сих пор мы, ломбардийцы, ощущаем себя ее сыновьями).
Я чувствую мощное сияние плеяды звезд золотого века Голливуда, от Марлен Дитрих до Греты Гарбо (гордость и само совершенство!), от Эвы Гарднер до Риты Хэйуорт (сама страсть и чувственность).
Однако есть и современницы, умные и успешные, которые не оставляют меня равнодушным. Это Мэрил Стрип, Гленн Глоуз, Мишель Пфайффер и Ума Турман.
Я не хочу забывать и о моделях: многие из тех, с кем я работал, настоящие профессионалки, обладают особой чувственностью, умом, которые позволяют им чувствовать дух платья или коллекции. Я вывел на подиум множество знаменитых и прекрасных моделей, я открыл Синди Кроуфорд, Кристи Тарлингтон, Надю Ауэрманн, Карлу Бруни. Но повторюсь, я не в состоянии выразить суть той загадочной ауры, которая окружает всех моих женщин, вне зависимости от их роли в мире моды и степени их таланта.