Русалки, слоны и тигры
Алексей Ъ-Тарханов
Внимательный читатель газеты знает, что было на неделе. Что два больших театра, собственно Большой и Мариинский, хотели помириться, да только пуще поссорились. Что на Sotheby`s будут продавать русское искусство. Что Иосиф Кобзон выберет самый лучший национальный гимн. Но мне жаль внимательного читателя: никогда он не прочтет о том, чего мы не писали. Не писали потому, что не сочли повод серьезным или сообщение заслуживающим доверия.
Вот, например, ИТАР-ТАСС сообщил о том, что на Пречистенке против Академии художеств решено создать "галерею бюстов выдающихся художников прошлого". Источник информации — "президент РАХ Зураб Церетели, которому и принадлежит идея создания в центре столицы оригинального мемориального уголка". А главным украшением (цитирую) "станет аллея памяти, где в кронах деревьев разместятся культурные портреты корифеев отечественного изобразительного искусства".
Повеяло сидящей на ветвях русалкой. Казалось бы — бред.
Но почему-то верится.
Одна красавица у братьев Гримм — когда она открывала рот, изо рта выпадала розовая роза. А у ее соперницы — представьте, зеленая жаба. Вот странное дело, один устраивает пресс-конференции, делится творческими планами — и никого это не волнует. Другой скажет что-то между делом, и готово — ТАСС уполномочен заявить.
Наверно, когда Зураб раскрыл рот (а было это еще в январе, на торжественной церемонии по поводу избрания новых академиков), он высказался предположительно. Но услужливое воображение одних журналистов нарисовало усиженную академиками кремлевскую ель, а другим захотелось писать в газеты, поднимать голос в защиту Москвы и чахлого скверика на углу Левшинского переулка.
Но от кого защищать? От Зураба?
Помилуйте, я-то знаю Зураба Церетели. Пора признаться. Я познакомился с ним еще тогда, когда его энергии боялись только искусствоведы, а он был всего лишь самым преуспевающим художником одной отдельно взятой Грузии.
Группа искусствоведов и критиков гостила тогда в солнечном Тбилиси. Великий монументалист пригласил нас к себе на виллу. Путь был недолог. У ворот нас встретил важный господин во всем белом, который снисходительно протянул нам два пальца для рукопожатия. Когда мы вошли в дом, набежали домашние, чада, домочадцы, и был среди прочих милый пожилой человек, на вид большой трудяга, хитрец, деревенский типаж, которого я счел приехавшим из колхидского колхоза дядюшкой — в расстегнутой до пупа ковбойке. Как и следовало ожидать, он-то и оказался хозяином, а белый красавец — челядью, секретарем.
Сцены застолья я опускаю. Но когда уже поздним вечером, уставший от коньяка, я вышел на балкон, глазам моим предстала панорама ночного Тбилиси. Город светился передо мной. Я посмотрел направо: стена мастерской уходила за горизонт. Я посмотрел налево — стене и налево не было конца. И стена эта была выложена рельефной мозаикой, то есть представляла собой бесконечно длинное произведение монументального искусства, которое полностью можно было бы разглядеть разве что с повисшего над обрывом вертолета.
Затем Зураб показал нам свою живопись — сотни картин одинакового формата. Заготовленные свежие холсты стопками стояли в углу. Палитрой служил большой деревянный стол, на который краски были выдавлены пирамидками — вроде куличиков, которые дети выхлопывают из песка ведерками.
Шатаясь, я вышел в сад. В саду на каждом шагу стояли произведения искусства — большие, еще большие и совсем огромные. Причем я понимал, что это не сами произведения, а их макеты в половину, в треть, в десятую часть натуральной величины, но выполненные из бронзы и мрамора. Лишь один десятиметровый алюминиевый космонавт, стоявший у входа на участок, был равен самому себе. Я чувствовал себя гостем зурабовского подсознания, я бродил среди нереализованных замыслов, рожденных его сном и его разумом. Разбросанные там и сям монументальные отходы зурабовского творчества напоминали детские игрушки великанов, забытые на ночь в гигантской песочнице. Мы были в гостях у Гаргантюа.
Много лет провел я под впечатлением от той давней встречи. И ничему не удивлялся — ни Поклонной горе, ни Манежной площади, ни великому Петру. Но когда я прочел тассовку, сюрреалистический образ зурабовского двора настиг меня. Спасибо тебе, незнакомая корреспондентка ИТАР-ТАСС. Ты вернула мне молодость.
И вот что я хочу вам сказать. Внимательно прислушивайтесь к Зурабу! Ловите каждую выпавшую из его уст розу. Его энергии хватит на то, чтобы преобразить все вокруг Академии художеств на десятки и сотни километров. Не даром его московские и его подмосковные давно превзошли наивную роскошь той уединенной виллы под Тифлисом. Он по натуре своей хозяин, Москва — его двор, и он украшает его разными зверушками, фонтанчиками, академиками, мореплавателями и плотниками.
Он волшебник отношений, он не жадный, он душевный, он готов делиться, он бросил хороший кусок авангардисту Гельману, он принял в академию не только одиозных Глазунова и Шилова, но и других — иногда хороших — художников. Критика тогда прокляла всех, принявших мантии из рук врага и вошедших в академические двери. Она сочла, что Церетели буквально нарушил девственность академии. Но я бы не вступался за ее оскорбленную невинность и не притворялся бы, что Академия художеств СССР была эталоном строгого художественного вкуса и высокого этического уровня. Зато теперь у нее есть рачительный хозяин.
Зураб Церетели понимает, что такое клан и какова тяжелая, но почетная роль отца семейства. Восточного человека, щедрого человека, который, возвращаясь домой, открывает дверь попой, потому что руки у него заняты подарками. Какой он при этом художник — дело десятое, если даже не сотое.
Академия дивно расцветет при настоящем хозяине, широком человеке и умелом хозяйственнике. Бюсты заполнят окрестные рощи, а пансионеры будут писать большие тематические полотна "Юрий Лужков поражает своим указом дракона", "Зураб Церетели преподносит модель храма Богородице" или, в крайнем случае, "Приход налогового инспектора на банковскую годовщину".
Вот о чем поведало нам сухое сообщение с телеграфной ленты. И оно не единственное. Великие идеи так и носятся на этой неделе в воздухе:
"Объединить в одном представлении цирковое и балетное искусство решили известный мастер Мстислав Запашный, который совершает прощальное турне по городам России со своим уникальным аттракционом "Слоны и тигры", и знаменитый балетмейстер Юрий Григорович. Их замыслом стал проект балетно-циркового представления 'Спартак'. В действе будут принимать участие 150 танцоров и 150 цирковых артистов. Роль Спартака, по всей вероятности, исполнит Мстислав Запашный-младший, который перенимает от отца руководство аттракционом 'Слоны и тигры'".
Ну а Красса, понятно, станцует молодой слон.