Концерт классика
В рамках своего персонального филармонического абонемента Михаил Плетнев представил очередную порцию редкой русской музыки первой половины прошлого века. На сей раз с преобладанием духовной тематики. Произведения Николая Черепнина и Николая Голованова в исполнении Российского национального оркестра (РНО) и Московского синодального хора слушал СЕРГЕЙ ХОДНЕВ.
Бывают странные сближения: и недели не прошло после современной премьеры балета "Павильон Армиды" — самого знаменитого благодаря дягилевскому спектаклю произведения Черепнина, теперь же исполняли вещь совсем другого времени (уже 1934-й, эмиграция) и совсем другого плана. Черепнинское "Хождение Богородицы по мукам" — редкостный пример русской сакральной оратории для солистов, хора и оркестра. То есть мы знаем, как многообразно экспериментировал с жанром Стравинский, знаем, как цвел в советской стране тот же жанр, переставленный на идеологически верные рельсы. Но в остальном если брать прицельные обращения к духовной тематике, то из ораторий первой половины ХХ века только и вспоминается в основном что "Братское поминовение" Александра Кастальского и "Хождение..." Черепнина.
В смысле своей образности материал, конечно, благодатный: Черепнин использовал текст знаменитого древнерусского апокрифа, с пренаивной в богословском смысле дерзостью описывающего, как Богоматерь в сопровождении архангела Михаила созерцает муки грешников в преисподней. С одной стороны, это продолжение почтенной средневековой литературы "видений", нравоучительно описывающей, какие именно пытки уготованы разным категориям согрешивших, с другой — Богоматерь, потрясенная мерой увиденных страданий, умоляет Христа сжалиться над обитателями ада, которые все-таки получают, согласно апокрифу, ежегодный покой "от великого четверга до Пятидесятницы".
Фото: Денис Вышинский, Коммерсантъ
Краткое оркестровое вступление в исполнении РНО, казалось, посулило в опусе Черепнина что-то вроде русского Пуленка — настроением, тоном и характером, но в целом "Хождение..." прозвучало сочинением неожиданно ретроспективным. Никакого экспрессионистского надрыва, столь естественного, казалось бы, в самой рассматриваемой ситуации — композитор берется именно за такой сюжет именно в это время — в музыке Черепнина не обнаруживается, сами "муки" в чисто драматургическом смысле, как это ни странно, занимают довольно скромное положение, а большую часть вокального материала составляют почти акафистные по своей спокойной торжественности реплики архангела Михаила и Богоматери плюс повествовательные фразы поющего басом "чтеца". Хору же при этом доверены в первую очередь славословия Богоматери, написанные и вовсе на литургические тексты при довольно узнаваемой распевной мелодике.
Уважительной трактовке оратории Черепнина оркестр невольно противопоставил трехчастную сюиту из оперы Николая Голованова "Принцесса Юрата", где на первый план выходила не сюжетность, не раритетность и даже не дивная по колоритности оркестровка, а гораздо более сложный, авторский оттенок прочтения. С легкой руки Михаила Плетнева прекрасные оркестровые эпизоды сказочной оперы Голованова, написанной в 1914 году в качестве дипломной работы, переменчиво отзывались то морским царством из "Садко" Римского-Корсакова, то скандинавским поздним романтизмом, который так любит шеф РНО.
Но говоря о Голованове-композиторе, программа представляла еще один сюжет. Будущий великий советский маэстро, в дореволюционном послужном списке которого была и работа с Московским синодальным хором, написал десятки духовных произведений — причем большая их часть написана в те времена, когда представить их исполнение на концертной сцене было категорически невозможно. В этот раз прозвучали четыре сочинения на литургические тексты (a cappella, разумеется) "Не рыдай Мене, Мати" (1921), "Воскресение Твое, Христе Спасе" (1920), "Тебе поем" (1918) и "Свете тихий" (1943) — новосозданным хором, который получил название Московского синодального, дирижировал его художественный руководитель Алексей Пузаков. Как ни странно, но духовная музыка Голованова — человека, который вроде бы находился именно внутри большой традиции церковного пения, а не в сторонне-академическом диалоге с ней,— с ее неожиданно смелым при таком контексте гармоническим языком и прозвучала в итоге самой современной, мастерской и свежей частью предложенного концертом хорового репертуара. Даже более современной, чем открывавшие концерт два хора митрополита Илариона (Алфеева).