Концерт памяти Владимира Высоцкого в спорткомплексе "Олимпийский"
В спорткомплексе "Олимпийский" прошел юбилейный концерт под названием "Я, конечно, вернусь". Эстрадные звезды пели песни Владимира Высоцкого, которому исполнилось бы в воскресенье шестьдесят лет. Рассказывает специальный корреспондент Ъ ВАЛЕРИЙ Ъ-ПАНЮШКИН.
Юбилеи у нас вообще празднуются с большой помпой и являются важнейшим из искусств. Но на этот раз все или почти все артисты, собравшиеся исполнить песни Высоцкого в спорткомплексе "Олимпийский", испытывали странное чувство сродни стыду или растерянности. Вроде и песни хорошие, и идея благородная, но, чем приличнее был исполнитель, тем более мучили его невнятные угрызения совести.
Самое простое объяснение душевного дискомфорта музыканты находили в необходимости петь Высоцкого под фонограмму. В час дня на репетиции, печальный Андрей Макаревич, например, просил звукорежиссера: "Ради Бога, не включайте фонограмму, пока я не подойду к микрофону, а то ведь нехорошо будет, ребята, нехорошо...". Звукорежиссер клятвенно обещал, хотя и знал, наверное, что врет.
В глубине сцены стояла раскрашенная под кирпич стена, которая должна была напоминать Театр на Таганке, но напоминавшая вместо этого чек-пойнт Чарли. Еще глубже висел рисованный задник с изображением, разумеется, коней и, разумеется, Высоцкого. Чтобы кони не слишком смахивали на заставку программы "Вести", художник сделал их похожими на селезней. Ну и заодно уж самого Высоцкого скопировал с Авраама Линкольна, высеченного в скалах американского Большого Каньона. Никуда не денешься: возвращение Высоцкого происходило не по зову слезливого русского сердца, а по халтурно перенятым законам американского шоу-бизнеса.
"В финале,— кричал режиссер,— мы все оборачиваемся к лику Владимира и уходим".
Как известно, благими намерениями вымощена дорога в ад. В 19.15 погас свет и началось лазерное шоу. Высоцкий, по замыслу режиссера, должен был предстать во время концерта чуть ли не святым, и на первых порах действо больше всего напоминало театрализованные проповеди Секо Асахары.
Алексей Глызин, открывавший концерт, закончил свой номер, обернулся к "лику Владимира", воздел в жреческом жесте руки горе и, стоя задницей к публике, поклонился. Вышло неловко. Настолько неловко, что остальные потом все-таки кланялись залу.
Выступавшая вторым номером Кристина Орбакайте, рассеяно оглядываясь, бродила по сцене с букетом искусственных цветов, разбрасывала их и являла собою сублимацию мечты постановщика массовых зрелищ о театре. Разумеется, режиссер всю жизнь собирался поставить "Гамлета". Разумеется, не поставил и не поставит никогда. Ну так почему бы ему не втиснуть в концерт памяти Высоцкого сцену безумия Офелии? Желание по-человечески простительное и даже трогательное.
Дальше началось самое страшное: треклятая фонограмма ни разу не совпала с дикцией исполнителя. Даже несчастный Андрей Макаревич, несмотря на все предварительные уговоры со звукорежиссером, никак не смог противиться тому, что гитара его зазвучала, когда руки еще поправляли микрофонную стойку.
Хор монахов, сопровождавший выступление группы "Любэ", запел, не дойдя до микрофонов метров семь. А Лариса Долина, отработав номер, хотела было уйти через зал, но в это время погасили свет, и пришлось ей возвращаться на сцену, где вовсю пел уже Юрий Лоза.
И так далее — чем дальше, тем хуже. Где-то к середине концерта на сцену косяком поперли так называемые русские шансонье, то бишь исполнители блатных песен. Они все были в широких пиджаках с плечами, подбитыми ватой, все то и дело раскидывали пальцы веером, все кривлялись и все, в лучших традициях заполошной революционно-кокаиновой матросни, очень себе нравились.
"Надо же... — прошептал рядом со мной неизвестный пожилой зритель своей даме,— с каким же тактом, оказывается, Высоцкий пел воровские песни".
Шоу, несмотря на судорожные попытки режиссера подчинить эклектичную разноголосицу надуманной псевдорелигиозной эстетике, неудержимо распадалось на четыре составляющих: ностальгическое камерное пение, веселый капустник, блатной надрыв и поминовение усопшего.
В самом конце концерта Олег Газманов обратился к залу и сказал, что с возвращением Высоцкого на эстраду тексты попсовых песен обретут наконец смысл. В подтверждение своих слов, Газманов немедленно исполнил шуточную балладу про бывшего лучшего, но опального стрелка. Причем девушка в одежде гибрида носорога и зебры изображала ошивавшегося возле дворца то ли быка, то ли тура, а юноша с пластмассовым игрушечным луком изображал стрелка.
Сразу после "ожившей песни", единственный встреченный аплодисментами, на сцену вышел Вахтанг Кикабидзе, спел "Песню о друге" и попросил зал почтить память Владимира Семеновича Высоцкого вставанием.
Зал встал. Дали общий свет и фонограмму. Высоцкий пел из динамиков про привередливых коней. Многие зрители в зале плакали. Многие из собравшихся на сцене поп-звезд плакали тоже.
Черт его знает почему. То ли потому, что Высоцкий вернулся. То ли потому, что вернулся он как возвращаются туфли на платформе, батнички или расклешенные штаны — вместе с модой на семидесятые.