Мы прожили стабильник и вступаем в подъемник
Для обитателей российских равнин, в силу особенностей местного климата и извивов исторического пути, спокон веку характерна была особого сорта устремленность в будущее. В разные времена, при разных правителях эта устремленность несколько модифицировалась, но суть ее неизменно сводилась к следующему: мы, конечно, сейчас здесь живем не ахти как хорошо, да прямо говоря — в полном говне, но уж зато в будущем, в дальнейшем, с понедельника, жизнь наладится и станет сверкающе-прекрасной. Непосредственный вывод из этого всегда совершался один и тот же: коли так, сегодня и делать ничего не надо. Сегодняшний день — уж какой есть, ничего в нем не изменишь, не поправишь, и хрен с ним. Устремимся-ка лучше мыслью в грядущее! Что ждет нас? Помечтаем!
И мечтали, и мечтают. В мечтательные туманы погрузился на истекшей неделе Борис Немцов, обнародовавший свои соображения насчет того, кто и в каком случае постесняется или не постесняется принять участие в выборах.
В настоящее время роль метафизического понедельника, после которого начнется настоящая жизнь, исполняет рубеж тысячелетий. Но не потому, что дата круглая — этим у нас едва ли кого проймешь. Никаких часов с обратным отсчетом наподобие парижских у нас не предвидится, равно и иных нумерологических икон. Нет, это все от лукавого, на этом пути — внимания к мелким символам и мелким радостям — пусть изнемогают европейцы. Нам это дело побоку, и набирающее в мире силу общественное движение "Fuck the milennium" ("На круглую дату — с прибором") у нас едва ли найдет сторонников.
Впрочем, какой-нибудь отрезвляющий слоган наподобие "Fuck the elections" — "Плюньте на выборы" — не повредил бы звездам российской политики. Непрекращающиеся фальстарты, совершаемые то одним, то другим фигурантом этой сцены, наводят на грустные мысли.
Неприятнейшая русская болезнь — "откладывание жизни на потом" — как-то очень сказывается в этом: то, что происходит с ним здесь и сейчас — пустяки, репетиция, черновик. А настоящая, подлинная, жизнь начнется позже — с понедельника. После Нового года. После следующих выборов.
С Немцовым вообще, надо сказать, произошла такая же огорчительная история, что и со многими из вступающих на скользкую стезю государственного служения. Состояние, в которое впал блистательный и многообещающий нижегородский губернатор можно назвать ситуативным или тактическим поглупением. В жертву нуждам текущего момента приносятся фундаментальное здравомыслие.
Взять к примеру суждение Немцова о великой пользе, которую принесло бы "экономике России и гражданам страны" переизбрание Ельцина на следующий срок. Какая польза и в чем она? И ведь не сгоряча сказал. Понятно, что президенту оно приятно, но и в выражениях лояльности невредно знать меру.
Закрадываются мысли отвлеченные, фантастические. Мнится, будто всякому новичку, вступающему на политическое поприще, дают проглотить особую таблеточку. Из таблеточки, когда растворяется ее сладкая оболочка, вылезает и заползает в мозжечок специальный чудачок — и начинает руководить политиком изнутри. И глядишь, что-то странное появляется в речах и позах такого деятеля, и тот, от кого еще вчера веяло свежестью, и кого хотелось назвать как-нибудь возвышенно — "нашей надеждой" или там "лицом поколения" — сегодня уже выглядит незадачливым, лукавым и по сути заурядным аппаратчиком. Кто те злодеи, что инспирируют таинственную метаморфозу? Сидят они в пещерах Тибета? Или в кущах Ясенева? Средь лугов Лэнгли? Отзовись, полоумный директор Шамбалы! Скажи, зачем ты так шутишь над ними, почто наказываешь их?
Нельзя сказать, что это — завоевание новейшего времени: ни бояр, ни большевиков, свободных от этих мыслительных особенностей, в Кремле и его окрестностях никогда не водилось.
Так, в пору развитого социализма принято было каждый год пятилетия называть наособицу: первый был, кажется, решающий, второй — определяющий и т. д. Высказывалось даже смелое предположение, что со временем и дни недели будут названы соответствующим образом: решальник, определяльник.
Борис Ельцин, избрав для себя роль умиротворенного патриарха, отца нации, уверенно пользуется приемами брежневского времени. Судя по опубликованным "Коммерсантом" наброскам к президентскому посланию, мы прожили стабильник и вот-вот вступим в подъемник.
"Пора прекращать устаревшие споры о том, какая катастрофа грозит России",— весомо указывает президент. Дух перехватывает от того, как верно это сказано! И в самом деле, хватит спорить. Пора сделать хоть что-то. И ждешь — сейчас прозвучит наконец Слово.
Однако почти полтора года еженедельных радиообращений сделали из Ельцина непревзойденного мастера устного политического триллера. Непредсказуемость всегда числилась среди достоинств президента, и сейчас эта черта оборачивается новой гранью. Никто не умеет обмануть ожиданий лучше российского президента и сразить оплошного слушателя нежданным mot.
Не в катастрофе оказалось дело. Угроза есть, но орлиным зреньем президент узрил ее там, где никто не чаял обнаружить хоть малейшую опасность. "Если ей что-либо грозит, то это слепота, это ложный стыд говорить правду, если это правда о наших достижениях". Не Оруэлла ли почитывает Борис Николаевич на сон грядущий?
Вообще истоки президентских вдохновений таинственны. Сам жанр послания пришел из далеких краев. Конечно, языковой барьер и географическая удаленность мешают определить, глотают ли вышеупомянутую таблетку с чудачком американские политические деятели, а если глотают — той же породы этот чудачок или какой-то иной, отличной от нашей? Но что-то узнается родное в почерке американских мелких бесов.
Во всяком случае, жовиальный американский президент, вокруг которого то и дело возникают оплодотворенные им по ходу трудовой деятельности самки, порадовал бескорыстного наблюдателя даже более, чем верховные правители России. Сам факт выхода широких слоев мировой общественности непосредственно на обсуждение кривизны полового органа президента создает в мировой политике неслыханно теплую, семейственную атмосферу.
Отсутствие живых черт, без которых нет и не может быть доверия никакой власти, стало в консервативные рейгано-тэтчеровские времена серьезнейшей проблемой. Максимум, на что осмеливалась та или иная власть, — объявить себя обладающей "человеческим лицом". И вот создан прецедент, и картина, надо надеяться, изменится к лучшему. Бравый Билл Клинтон явил миру не только лицо, но и иные части человеческого тела.
Судьба его как политика, а значит, и судьба Америки зависит от того, опознает ли Пола Джонс в президентском детородном органе тот, что целил ей прямо в широко распахнутые глаза тем далеким днем в середине восьмидесятых? Окажутся ли записи разговоров Моники Левински достаточным доказательством того, что президент величайшей державы мира мало того, что стремился взойти на все, что шевелится вокруг, но еще и стремился, используя данную ему американским народом власть, заткнуть всякие болтливые рты?
Каковы б ни оказались ответы на эти волнующие вопросы — мир уже не будет прежним. И все в сферах высокой политики станет совсем уж по-домашнему.
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ