Сегодня исполняется пятьдесят лет со дня гибели Соломона Михоэлса — легендарного актера, художественного руководителя Государственного еврейского театра (ГОСЕТ). Долгие годы причиной смерти Михоэлса считалась нелепая автомобильная катастрофа в Минске. Позже стало известно, что он был убит по личному указанию Сталина. Сегодня в Москве завершается I Международный фестиваль искусств имени Михоэлса.
Сейчас остается только гадать, почему расправу с советско-еврейской интеллигенцией и культурой "отец народов" начал с Соломона Михоэлса. То ли популярность Михоэлса как председателя Антифашистского еврейского комитета выросла в годы войны до недопустимых размеров, то ли подозрительным казался тот успех, которым увенчалась поездка Михоэлса по Америке и Канаде в военном 1943 году.
А может быть, в Кремль доложили, что Михоэлс собирается сыграть Ричарда III. На творческих встречах он часто рассказывал о несыгранных ролях, которые мечтал исполнить на сцене ГОСЕТа. У шекспировского злодея, по Михоэлсу, горбатой была не столько спина, сколько душа. Уродливый и скрытный интриган в актерских набросках Михоэлса был одержим страстью отомстить всему человечеству за свою ущербность. Можно лишь догадываться, какие именно ассоциации у слушателей мог вызывать этот замысел.
Ричарда Михоэлс так и не сыграл. Вершиной его актерского мастерства стала другая шекспировская роль. Михоэлсовский король Лир стал одним из самых значительных событий советского театра 30-х годов. Великий англичанин Гордон Крэг, приехав Москву, ходил на спектакль четыре раза и работу Михоэлса назвал совершенной. Впервые Лир был сыгран без бутафорской длинной бороды и без псевдоромантических котурнов. Михоэлс увидел у Шекспира не нравоучение о гибели государства и не сентиментальную историю обманутого отца, а трагическую притчу о познании истины.
Сцена плача по Корделии, заснятая на пленку,— одно из немногих свидетельств игры Михоэлса, оставшихся для потомков. Если возможно судить по трехминутному фрагменту, он был актером скульптурной пластики и до предела сконцентрированных драматических интонаций. Говорят, Михоэлс (как и положено, впрочем, великому актеру) обладал магнетической силой воздействия. Некрасивый, невысокий человек с выпяченной нижней губой и покатым лысым лбом приковывал внимание зала, едва появившись на сцене. Михоэлс был подлинным кумиром московской публики. Когда шли спектакли с его участием, зал ГОСЕТа на Малой Бронной был переполнен.
Еще более известен другой сохранившийся эпизод. Это фрагмент из фильма "Цирк" — один из куплетов попурри, которым "дети разных народов" убаюкивают спасенного от рук американского злодея негритенка. Михоэлс и Вениамин Зускин, его любимый сценический партнер, бережно, млея от переполняющей их нежности к засыпающему ребенку, тянут непонятные слова еврейской колыбельной (эпизод этот примечателен тем, что по его присутствию в фильме или исчезновению из него можно изучать историю приливов и отливов государственного антисемитизма в Советском Союзе). За несколько секунд можно почувствовать главную тональность Михоэлса: воплощение коллективной души народа, все помнящей и готовой одновременно к трагедиям и праздникам.
Михоэлс не был трагиком в привычном понимании этого слова. Вряд ли еврейская традиция допускает существование этого театрального амплуа. Присущая национальному характеру эмоциональная амбивалентность не дозволяет открытого трагического пафоса. Известный театровед Борис Зингерман определил амплуа Михоэлса как "мудрец". Но михоэлсовская мудрость была замешана не на привычном, юмористическом (так сказать, шолом-алейхемовском) местечковом скептицизме, а на подлинном ветхозаветном стоицизме.
Конечно, Михоэлс и его театр выросли из культуры "черты оседлости", той еврейской среды, чьим языком был не исторический иврит, а провинциальный идиш. Но, как и Марк Шагал, Михоэлс обладал талантом отрывать местечковых людишек от земли и мощным усилием художественной фантазии возносить их к стилизованной карнавальности и философической гротескности. Михоэлс, как и почти все представители этой специфической культурной среды, был настоящий self-made man. Он впервые вышел на сцену очень поздно, в двадцать девять лет. Не имея систематического театрального образования за плечами, он стал одним из самых оригинальных театральных мыслителей своего времени.
Михоэлс стал оправданием и, можно сказать, воплощением русско-советско-еврейской культуры. Пережившая краткий послереволюционный расцвет, но обреченная на вырождение и смерть, она кончилась вместе с его гибелью. Русским был язык, на котором Михоэлс разговаривал в жизни. По-еврейски он говорил со сцены. Советской была его судьба. Не случайно, что фестиваль, приуроченный к годовщине гибели актера, был не фестивалем еврейской культуры — ее в России нет,— а фестивалем "еврейской темы" в культуре русской.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ