Некролог
Вчера в Пеннабилли, что в области Эмилия-Романья, умер великий сценарист, поэт и художник Тонино Гуэрра: 16 марта единственный человек на земле, носивший официальный титул "защитник красоты", отметил свое 92-летие. В городке, насчитывающем 3098 душ, где Гуэрра царил, как феодальный чудак-сеньор, местный святой или языческий гений места, стало меньше на одного жителя, а в культурном космосе — на одну Вселенную.
Тяжелое, крестьянское тело Гуэрры, его "говорящие" руки и рокочущий голос сразу же осваивали и подчиняли любое пространство, в котором он располагался. О других великих художниках можно сказать, что они с кем-то дружили. О Тонино — нет. Для мужчин он был братом, как для Андрея Тарковского, которому написал "Ностальгию" (1983). Для женщин — идеальным, сколько бы лет ему ни стукнуло, возлюбленным. Для меня — этаким символическим дедушкой, который боится, что не успеет рассказать "внуку" всего, что ему следует узнать, пока дедушка жив.
Его появление не могло не вызвать у тех, кто его знал и любил, легкую панику. Его было много, очень много, немыслимо много. Он волшебным образом менял мир вокруг себя. Разрисовывал — в прямом и переносном смысле — любую подходящую плоскость, привозил в Пеннабилли далай-ламу, дарил Ярославлю на 1000-летие города два фонтана. И рассказывал, рассказывал...
Рассказывал, как в немецком концлагере Тройсдорф сочинял байки для приунывших товарищей — и так стал писателем. Как, освободившись, был счастлив, что смотрит на бабочку, не испытывая желания съесть ее, и видел своими глазами тень от собора, мстительно убегавшую от жаждущего укрыться в ней немецкого генерала. Как наорал, не ведая о том, на папу Иоанна XXIII, чей автомобиль едва не задел Тонино. Как ангел с усами, над которым смеялись другие ангелы, накормил чучела птиц и те ожили. И конечно, как ухаживал за своей ненаглядной русской женой Лорой — Элеонорой Яблочкиной, поил водкой замерзших ментов, карауливших под Лориными окнами их идеологически сомнительную любовь, как подарил ей купленную на Птичьем рынке клетку со своими стихами; свидетелем на их свадьбе в 1977 году был Тарковский.
Он казался столь чрезмерным потому, что вмещал в себе множество миров. Свой собственный жизненный опыт. Параллельный мир, рожденный его фантазией: шум дождя в водосточной трубе, детские воспоминания о первом снеге, шум копыт, скамейка, увиденная из окна автомобиля на обочине дороги,— из любого пустяка или смутного ощущения рождались его истории. И еще он носил в себе миры всех режиссеров, с которыми работал. При этом никогда не присутствовал на съемках, словно выпуская сценарии на волю, как — его любимый образ — птиц из клеток: исключение сделал лишь для Микеланджело Антониони, когда режиссера парализовало и Гуэрра стал посредником между ним и съемочной группой.
Он был идеальным сценаристом — можно было бы сказать, если бы это слово не было скомпрометировано, "хамелеоном" — в равной степени созвучным дару того или иного режиссера. Десять фильмов Антониони — включая "трилогию некоммуникабельности" ("Приключение", 1960; "Ночь", 1961; "Затмение", 1962), "Красную пустыню" (1964), "Блоу ап" (1966) — это холодный, колючий, обнажающий свою абсурдность мир. А одиннадцать фильмов гения политического кино Франческо Рози — среди них шедевры "Дело Маттеи" (1972), "Лаки Лучано" (1973), "Сиятельные трупы" (1976) — мир совсем иной: тоже жестокий, но подчиненный не томлениям интеллектуалов или буржуа, а беспощадным интересам — корыстным или политическим. А с Федерико Феллини они переплавили воспоминания детства, проведенного в одних и тех же краях, в великий "Амаркорд" (1974).
Среди его ста с лишним сценариев процент поденщины или незначительных работ стремится к статистической погрешности. Дебютировал в кино фильмом "Люди и волки" (1957), поставленным мэтром еще неореализма Джузеппе Де Сантисом. Писал для Элио Петри и Витторио Де Сики ("Брак по-итальянски", 1964). Работая с братьями Тавиани, сдвинул их стиль в сторону этакого народного классицизма.
Работать с Гуэррой было мечтой и счастьем для любого режиссера планеты, и его хватало на всех. Он писал для Андрея Хржановского и Владимира Наумова, киргиза Актана Абдыкалыкова и чилийца Мигеля Литтина, израильтянина Амоса Гитая и Пола Моррисси — отпетого соратника Энди Уорхола. Но главным "братом" Гуэрры стал с начала 1980-х Тео Ангелопулос, с которым он работал на восьми фильмах. Он казался полной противоположностью греческого режиссера, сдержанного, чуть надменного интеллектуала. И вместе с тем был его духовным двойником, поскольку оба они умели создать из ничего — тумана, шума шагов, ветра, огня, сумерек — мистическую картину бытия.
Ангелопулос погиб на съемках 24 января. Гуэрра последовал за ним в режиссерский рай, который наверняка уже обжил и переделал на свой лад, как переделывал мир при жизни.