Как стало известно, артдиректор Большого театра Владимир Васильев заявил, что будет рад увидеть в своей новой "Жизели" первого танцовщика American Ballet Theatre Владимира Малахова. В ноябре артисту была вручена драгоценная статуэтка как лучшему танцовщику года. Награда (ранее именуемая "Божественной") три года назад учреждена артистическим агентством "Ардани". По традиции обладателям "Божественной" предоставляется право выступить в спектакле Большого театра. С ВЛАДИМИРОМ МАЛАХОВЫМ беседует обозреватель "Коммерсанта" ТАТЬЯНА Ъ-КУЗНЕЦОВА.
— Несмотря на статус международной звезды и мировое признание, сейчас вы больше похожи на былого любимца москвичей — непосредственного, жизнерадостного, бездомного Володю конца восьмидесятых, нежели тот зажатый, чопорный премьер "Штаатсопер", которого я видела в Вене 1993-го. Нет необходимости самоутверждаться или просто вам комфортно в Нью-Йорке?
— В первый же раз, когда я попал в Нью-Йорк, я сказал себе, что хочу жить и работать именно здесь — здесь я чувствую себя как дома. Это не значит, что мне чужда Вена — Вена дала толчок моей работе на Западе, вывела на уровень первого танцовщика... Впрочем, вообще нельзя сравнивать Европу и Америку. Европа — это классика, многовековая культура. Америка — немного wild, дикая. Тем и хороша. В Америке легко из шикарной атмосферы упасть на дно. Здесь ты можешь менять цвета, места, меняться сам.
— Как вы попали в Америку?
— У каждого ребенка, который начинает заниматься балетом, есть idee fixe — танцевать в лучших театрах мира. Это "Гранд-опера", "Ковент-Гарден" и Нью-Йорк. У меня она наполовину осуществилась: я работаю в Нью-Йорке, танцевал в "Опера". Остается "Ковент-Гарден".
— Почему вы выбрали АВТ, а не NY-City Ballet?
— В АВТ можно танцевать все. И Баланчина, и Твайлу Тарп, и Марка Морриса, и Макмиллана, и классику. А в NY-City — только Баланчина.
— Как вы проверялись в АВТ? Танцевали вариацию? Или хватило класса?
— Ну сделал класс... А вообще не помню. Я пришел и сказал: "Хочу работать". Мне сказали: "Хорошо". Не было такого: "Мы подумаем, мы вам сообщим." Тем более что Наташа Макарова уже говорила обо мне с Кевином Маккензи, руководителем АВТ,— они в хороших отношениях.
— Как в АВТ строится сезон?
— Малый сезон в Нью-Йорке называется City Centre и длится две недели. Лет шесть назад так бывало каждый год. Затем финансовое положение труппы усложнилось. Но сейчас мы опять вылезли из долгов, и вот уже второй год опять даем осенний сезон в Нью-Йорке.
— Долги остались после директорства Барышникова?
— Да. Очень большие, пять или семь миллионов.
— Это связано с тем, что он ставил большие балеты, расходы на которые не окупались?
— Не знаю. Я танцую здесь четвертый сезон и пришел в АВТ, когда Барышникова уже не было, а театр находился в глубоком кризисе.
— Где вы работаете постоянно, а где — как приглашенный танцовщик?
— Все три театра считают меня своим. И не важно, что по этому поводу написано в газетах или на афишах.
— Как же удается согласовать интересы сразу всех театров?
— Внутренние приоритеты таковы: АВТ, Штутгарт, Вена. Я танцую там, где мне хорошо.
— Расскажите про свою последнюю работу в АВТ — балет на трех танцовщиков Remanso в постановке испанца Начо Дуато.
— Я думаю, что сейчас это самый талантливый хореограф мира. У него столько фантазии, он, как солнце, весь светится. Он видит тебя сразу насквозь, чувствует и понимает. Это мой первый балет с Начо Дуато.
— Поразительно, что в этом балете на троих мужчин, с дуэтами, сложными трио, нет ни капли мужской эротики. Но нет и ничего акробатически-спортивного, брутального. Что Дуато рассказывал про замысел, когда ставил?
— Ничего. В балете нет сюжета. Есть отношения — к свету, к стене, к цветку, который появляется и исчезает.
— Четыре года назад в Вене вы сетовали, что на Западе нет педагогов, способных держать артиста в хорошей форме. Тогда вы ездили в Штутгарт только для того, чтобы заниматься с Алексом Урсуляком. Сейчас тоже испытываете нехватку твердой руки?
— Конечно. Сейчас в Штутгарте преподает Валентина Савина — потрясающий педагог, дает мне очень много. Она танцевала в Большом, училась в одном классе с Максимовой. В Америке мне ее дико не хватает.
— А ваш школьный наставник Петр Антонович Пестов, который сейчас тоже работает в Штутгарте?
— Для театрального артиста его урок трудноват. Этот класс все-таки для школы. Артист, который работает в театре, не должен думать о пятой позиции, о правильности движений, о четкости — все должно быть уже отработано, раз и навсегда. Артист должен думать о выразительности движений, об артистической стороне.
— На вас здесь бросаются поклонники и поклонницы. Московская балетоманская среда вам тоже известна не понаслышке. Чем они различаются?
— Здесь поклонники — настоящие фанатики. Им не нужно доставать контрамарки и билеты, они сами о себе заботятся. Потому что их главное желание — смотреть и наслаждаться.
— А критика? Влиятельна ли она?
— Да, Анна Киссельгоф из "Нью-Йорк таймс" очень сильна. Клайв Барнс из "Нью-Йорк пост" — тоже. Киссельгоф, например, одно время обожала Барышникова. А потом она его просто съела. Он для нее перестал существовать. Но это не значит, что Миша потерял свой имидж. Иногда полезно закрывать глаза на то, что пишут критики. Важнее всего реакция публики.
— Что интересного вам предстоит в этом сезоне?
— В декабре делаю новое "Лебединое озеро" в берлинской "Дойче штаатсопер", дирижировать будет Даниэль Баренбойм. Ставит балет Патрис Барт из "Гранд-опера". Я буду танцевать с французской балериной Элизабет Дюрен. В феврале в Штутгарте у меня "Сильфида" Петера Шауфуса, он переносит балет Бурнонвиля. В марте артистический директор венской "Штаатсопер" Ренато Занелло делает на меня "Амадеус". Это большой двухактный спектакль. И дальше я должен выбрать: или премьеру "Спящей красавицы" в Риме в хореографии англичанина Андрея Проковского, или "Послеполуденный отдых фавна" Джерома Роббинса в Штутгарте.
В "Метрополитен-опера" у меня тоже много премьер. Там весной начинается большой, восьминедельный сезон АВТ. 64 спектакля. Каждый день плюс утро и вечер по воскресеньям. Я танцую балет Баланчина; потом "Этюды" Тюдора; "Корсар" (его переносят из Бостона, там идет петербургский вариант) — я в роли торговца невольницами; премьеру большого балета "Снежная королева"...
— Столько премьер?!
— Две премьеры больших балетов в сезон должны быть обязательно. А в текущем репертуаре идут "Спящая красавица", "Коппелия", "Жизель", "Веселая вдова" и еще что-то. И очень много одноактных балетов. Но не каждый из них можно танцевать на большой сцене "Метрополитен" — там они могут потеряться. Того же Начо Дуато хотят показать в весеннем сезоне. Но сцену придется искусственно уменьшать — этот балет камерный, очень интимный.
После сезона в "Метрополитен" отправляюсь обратно в Штутгарт — там премьера "Дамы с камелиями". Да, забыл! Еще буду работать с труппой modern Дэвида Парсонса — очень популярный в Нью-Йорке хореограф. Он пригласил меня танцевать его знаменитый номер "Пойманный". Для меня это будет опять премьера — в City Centre 11 мая.
— На Западе вы стали танцевать гораздо чище, чем на родине, где было больше спонтанности, но и больше неаккуратности. А ведь при кочевой жизни труднее сохранить форму. И вообще — все наши танцовщики, попав на Запад, начинают танцевать отточеннее, чем дома. Это относится как к великим (Нуреев, Барышников, Макарова), так и к рядовым артистам — хотя бы к вашим русским коллегам из АВТ.
— Здесь ты думаешь о том, как выжить. А в России думают за тебя — что и как тебе делать. Конечно, эта идея — танцевать лучше, и чище, и тоньше — должна родиться в тебе самом, а не вдалбливаться учителями. Никто тебе здесь карьеру не сделает, кроме тебя самого. Если ты будешь хуже, будет лучше другим. Это, как механизм, крутится. Сломался — до свидания — следующий!