Премьера кино
В очередной экранизации популярного романа "Грозовой перевал" (Wuthering Heights) английская женщина-режиссер Андреа Арнольд делает акцент на натуралистической составляющей первоисточника и интерпретирует любовь как непреодолимую силу природы. Удостоенная на Венецианском кинофестивале приза за операторскую работу картина предполагает хорошее знакомство зрителя с первоисточником — без него ЛИДИЯ МАСЛОВА слегка заблудилась бы на йоркширских болотах, которые служат декорацией фильма.
Наверное, есть художественный смысл в том, чтобы снимать знаменитые произведения именно так, как решила Андреа Арнольд, исходя из того, что все только что прочитали книгу и никому не надо объяснять, кто этот мужчина, кто эта женщина, что их связывает, что разделяет и почему они систематически оказываются вместе в не совсем обычных мизансценах. Для радикальности этого эксперимента, разрушающего жанровые каноны костюмной мелодрамы, было бы, конечно, еще лучше, если бы в фильме совсем не было диалогов, раз гипотетический зритель все равно знает текст наизусть. Однако Андреа Арнольд все-таки позволяет своим героям произнести некоторый минимум звуков, не несущих особой информационной нагрузки, просто чтобы не ставить людей в совсем унизительное положение бессловесных тварей рядом с голосистыми собаками, птицами, лошадьми и насекомыми, отвечающими наряду с дождем и ветром за саундтрек "Грозового перевала".
В романе у Эмили Бронте природы тоже довольно много, и она служит зеркалом и метафорой человеческих переживаний — немало зловещих строк, например, уделено описанию стучащей в окно веточки, и именно этот образ возникает в первых кадрах фильма, будучи без всяких проволочек доведен до логического завершения: веточка стучит в окно, а герой в отчаянии стучит головой о деревяшку. Проницательный читатель сразу догадается, кто это стучит и почему, а в положение человека, который роман не читал или подзабыл, вникать никто не обязан, но, с его точки зрения, фильм Арнольд может показаться экранизацией популярной песни: "Бабочка крылышками бяк-бяк-бяк-бяк, а за ней воробушек прыг-прыг-прыг-прыг". Камера венецианского лауреата Робби Райана без устали исполняет "полет шмеля", и ей всюду надо успеть: то за шиворот кому-нибудь заглянуть, то под юбку, потом посмотреть, как режут барашка, как ощипывают гуся, как заяц бьется в силке, а бабочка — об оконное стекло, потом глядишь — уже кто-то рожает прямо на пустоши, стоя, а в следующем кадре кого-то хоронят.
Вся эта активная, напористая и грубая образность вполне передает истерическую атмосферу романа Эмили Бронте, а, скажем, ключевая любовная сцена, в которой Хитклиф еще подростком обмазывает лицо Кэти грязью, в общем-то довольно верно отражает суровый стиль отношений между этими роковыми влюбленными, разделенными как непреодолимыми социальными барьерами, так и собственным тяжелым характером. Символизм картины, хотя и доходчив, особой изощренностью не страдает: когда уже взрослые Кэти (Кая Скоделарио) и Хитклиф (Джеймс Хаусон) встречаются после нескольких лет разлуки, на экране цветут яблони, солнце просвечивает сквозь листья, радужные круги проплывают по экрану, и даже хрустальные подвески на люстре качаются и позванивают, отбрасывая разноцветные дискотечные блики.
Отдельный спорный момент представляет собой выбор актера на главную роль. Из цыганенка Хитклифа Андреа Арнольд сделала арапчонка — но не по каким-то принципиальным эстетическим соображениям, а просто подходящего актера с цыганской кровью не нашлось, и пришлось расширить круг поиска. В результате Хитклифа изображает молодой и довольно приятный на вид, хотя и абсолютно лишенный актерских способностей мулат Джеймс Хаусон. С одной стороны, это дает возможность сделать ненавидящего Хитклифа сводного брата Хиндли натуральным скинхедом, который в какой-то момент открытым текстом обзывает героя "ниггером". Но с другой стороны, есть вероятность, что на взгляд наиболее консервативной части поклонников романа Джеймс Хаусон вполне сможет потеснить Лоренса Оливье (снявшегося в экранизации Уильяма Уайлера 1939 года) в рейтинге худших Хитклифов — в том смысле, что он не передает ни всего демонизма, ни всей привлекательности героя Эмили Бронте, воображавшей его едва ли не самим дьяволом. Впрочем, материалисты, чуждые мистики, с большой вероятностью попадут под дикое природное обаяние нового "Грозового перевала" и наверняка будут не прочь полюбоваться красотами болот, хотя орхидеи еще и не зацвели.