Генрих Иванович бежал по дороге, освещенной сиянием, и шептал:
— Возьми меня! Я буду твоим учеником! Я буду твоим послушником! Я ни на что более не претендую! Возьми же меня!
Запыхавшийся и обессиленный, он остановился возле мемориала святого Лазорихия, продолжая шептать:
— Да что же это делается, что происходит?..
Ноги внесли его внутрь землянки, он упал на какие-то тряпки и потерял сознание.
А между тем небо все более разгоралось, полыхая плазмой и плюя огнем. Где-то в его огненных недрах зарождался ураган. Он уже не был, как когда-то, юным и тупым. Он возмужал в своем одиночестве и вечном скитании. Он выл под черными тучами, и, казалось, слышалось в его вое:
— Протубера-а-на-а!
Ураган обрушился на город в его предрассветный час. В нем была такая могучая сила, такой напор, что стены построек не выдерживали и обваливались, превращаясь в песок и пыль. Все в природе стонало и выло, перемешиваясь крышами домов и деревьями, кирпичами от рухнувшей башни Счастья и выплеснувшейся из берегов речкой.
— А-а-а! — закричала в ужасе Евдокия Андреевна, погибая под обломками собственного дома. — А-а-а! — пронесся над городом крик самой великой жены всех времен.
Все корпуса куриного производства рухнули в одно мгновение и были спрессованы с глиной и черноземом. Погибающий город скрежетал и корчился в последней своей агонии, и не было в этом мире ничего, что могло бы его спасти.
Ураган бушевал двое суток. И когда он, обессиленный разрушениями, закрутился в последнем штопоре и убрался куда-то в недра Вселенной, над местом, на котором стоял город, пролился в последний раз дождик... В степи редко идут дожди...
Легкий ветерок, кружащий над песками, пах какой-то сладостью. Дурманящая сладость распространялась повсюду, забираясь под каждую песчинку, под каждый камушек.
Генрих Иванович проснулся в землянке святого Лазорихия, и голова его была чиста и легка. Он впитал в себя сладость забвения и теперь пытался вспомнить, кто он такой.
— Кто же я? — задавался вопросом полковник. Как меня зовут?.. Ах, ничего не помню! Совсем ничего!..
Он встал на четвереньки и обшарил землянку. В самом темном ее углу он наткнулся на какую-то книжицу, схватил ее и вылез наружу. Там он зажмурился от солнца и бескрайней степи. Привыкнув к свету, он открыл книжицу и прочел на титуле начертанное карандашом: "Принадлежит Мохамеду Абали-пустыннику".