Мать Лиза Голикова

Дети столкнулись с проблемой выбора. Или выборов. В общем, накануне 4 марта мы зашли в подъезд, обклеенный плакатами кандидатов и листовками о том, где и как надо голосовать. Листовками был обвешан и лифт. Пока мы поднимались на свой этаж, любопытство детей возрастало пропорционально числу голосов за "Единую Россию" по версии ЦИК. И Федя не выдержал:

— Что это за безобразие, мама?

Он был отчасти прав: подъезд действительно был обезображен, а в лифте наклеенные плакаты сопровождались надписями похлеще, чем фотопослание премьеру в декабрьском номере журнала "Власть".

— Через два дня — выборы президента,— начала я. Как мне казалось, с самого начала.

— А кто такой президент? А зачем его выбирают? Если его выбирают для того, чтобы в обществе был порядок, то почему же даже здесь — такой бардак?

Слово за слово, фраза за фразой, но мне становилось понятно, что отсутствие логики и вообще какой-либо связи между теорией об устройстве государства и тем, как оно на деле устроено, очевидно даже детям. У них логический скелет только формируется, и они не готовы недостающие звенья замещать компромиссами "так сложилось" или "таков российский менталитет".

Моим детям почти 6 лет. Когда мне было столько же, я ходила в детский сад-пятидневку. Родители приводили детей в понедельник, а забирали в пятницу. Я проводила дома два дня. Перед сном, в 20.45 родители включали телевизор, и я смотрела "Спокойной ночи, малыши". Потом меня отправляли в мою комнату и укладывали. Но спать не хотелось, и я потихоньку устраивалась возле родительской спальни. Двери были стеклянными. И мне было хорошо слышно все, что транслировалось в вечернем эфире программы "Время".

Был октябрь 1986 года. 11-е число. Суббота. Выпуск новостей тогда был полностью посвящен встрече Горбачева и Рейгана в Рейкьявике. Встреча преподносилась как ключевой этап в завершении холодной войны. Я внимательно выслушала все, что говорилось по телевизору. И четко поняла одно: мы отказываемся от ядерного вооружения, а "они" не хотят, и, если предложение Горбачева не будет принято, СССР окажется под угрозой нападения. Эта встреча казалась мне настолько важной, что я не спала целую ночь, а в понедельник меня отвели в детский сад, где не было телевизора. Находясь в полном информационном вакууме, я начала выяснять у воспитателей и одногруппников хотя бы что-нибудь об итогах переговоров. Более или менее внятный ответ мне дал штатный зубной врач: "Кажется, они не договорились".

В четверг, 16 октября, заведующая детсадом вызвала моих родителей на срочную встречу, чтобы спросить у них, при каких обстоятельствах их шестилетняя дочь попала "под опасное влияние политической информации" и "занимается агитацией среди воспитанников средней и старшей групп образцово-показательного детсада". Сад был действительно неплохой — его тоже показывали по телевизору, делая акцент на физическом воспитании детей, регулярных лыжных прогулках и хорошем питании, включая выпечку блинов на свежем воздухе. Повод, из-за которого мои родители были вызваны "на ковер", был до смешного банален: в течение всей недели я, подговорив сверстников, собирала в тканевый мешок для родительских гостинцев котлеты и блины. Когда мешок был наполнен, я пришла к воспитательнице с просьбой отправить эту посылку Горбачеву. К мешку прилагалась открытка. Я не помню, что именно, но мы написали там какие-то пожелания. Мне казалось, что я обязана его поддержать. Моим одногруппникам казалось также. Родители приехали в сад в течение часа после того, как эта просьба была озвучена. А детей в тот вечер разобрали по домам, несмотря на то, что был четверг, а не "родительская" пятница. Котлеты были выброшены в помойное ведро. И даже мама, услышав вечером мою просьбу приготовить новых котлет и собрать другую посылку, отказалась мне помогать. Думалось: "Как же так?" Мне было страшно, и я не понимала, почему я должна бояться одна.

Отвозя своих детей в сад, я включаю радио. Обычно "FM". И если раньше дети просили меня включить вместо потока слов музыку, то теперь они внимательно слушают. И вопросов становится больше. Вспоминая ту исландскую историю, я понимаю, насколько важно отвечать на детские вопросы, когда вдруг становится не то чтобы страшно, но — тревожно.

В радиоэфире звучит:

"...Оппозиции наконец удалось договориться с мэрией по поводу митинга 5 марта. Столичные власти согласовали его проведение на Пушкинской площади с 7 часов вечера..."

— А зачем люди пойдут на Пушкинскую площадь? — спрашивают мои дети.

— Потому что они считают, что выборы будут нечестными.

— А откуда они знают, если выборов еще не было?

Я отвечаю на каждый вопрос, стараясь не вызвать у детей тревоги. Но беспокойство все равно есть, особенно после "...несанкционированные акции приняли бы стихийный характер, чреваты столкновениями, жертвами, кровью, чем угодно. В последний момент возник компромиссный вариант — Пушкинская площадь".

— Главное, чтобы не испортили памятник Пушкину...

Все эти дни они играют в выборы и устраивают митинги. Федя протестовал против лекарств, утренней каши и необходимости чистить зубы. Его протест, конечно, был подавлен. Варя не смогла найти четких поводов и митинговала просто так, ради того, чтобы митинговать. На ней были белые ленты и белые туфли на каблуках.

— А когда нам можно будет по-настоящему выбирать?

— Можно уже сейчас. Выбирай, что будешь делать: спать или заниматься математикой?

— А если я не согласен, можно устроить новый митинг?

— Вполне.

— А мой голос будет услышан?

— Зависит от того, чего ты хочешь и как это сформулируешь.

— Ох, мама... Ты ведешь себя, как мэрия Москвы.