в бараках послевоенной Москвы
Чувственный фрагмент текста Анатолия Азольского, приводимый здесь в качестве иллюстрации, выбран, надо признаться, вполне произвольно — просто из-за своей игривости. На деле же все произведение (роман? точней было б назвать повестью) написано так же: густой интонационный поток, многословный и, однако же, занимательный.
"Клетка" — вещь несомненно успешная, и тот, кто не поленится разыскать "Новый мир" годичной давности, будет вознагражден хотя бы тем, что не пожалеет о времени, истраченном на чтение. При том уловить, в чем именно причина этой удачи, не так-то просто. Разумеется, авантюрная фабула — штука беспроигрышная. Рассказывается о похождениях своеобразного супермена в военные и послевоенные времена. Отличная идея, даром что простая: взять протагониста со статями и навыками Шварценеггера и поместить его в условия сталинской России. При этом сделать не участником жизненного мейнстрима, а принципиальным маргиналом, нашим советским outlaw.
Рецепт голливудского боевика не зря приходит на ум: для соблюдения пропорций необходимо самого агрессивного героя снабдить какой-либо светлой страстью, дать положительную мотивацию. Вот она: есть брат, одаренный ученый, занимающийся запрещенной генетикой. Высокая научная мысль гнездится в пригородных бараках, в подвалах, где обитают всяческие общественные изгои. Почему бы и нет? Авантюрным героям положено находиться среди какого-нибудь человеческого отребья. Одухотворить стальные бицепсы и тестикулы страстью к познанию мира непросто, но Анатолию Азольскому это удалось.
Возможно, эта самая генетика лишь метафора, и соответственно, как всякая метафора, она тривиальна. Но, будучи выписана подробно, жизнеподобно, как говаривали соцреалисты, она не вызывает отталкивания.
Словом, по части компонентов все в порядке: здесь все грамотно, все не ново, все профессионально. По части стиля и слога та же ситуация: написано энергично, плотно (буквально почти без абзацев), легко.
Итак, "Клетка" хороша. Что-то однако мешает чистой радости. Что же? На мой взгляд, одно небольшое обстоятельство, которое погубило уже не одну книгу — погубило в том смысле, что им никогда не воздавалось должное. Дело в том, что текст Азольского слишком хорошо, слишком затейливо написан, чтобы отнести его к чисто жанровой литературе. Сюжет же слишком занимателен, чтобы у автора и, соответственно, читателя оставалось желание как-то поразмыслить на отвлеченные темы.
Две разные энергии используются при чтении, скажем, "Зубра" Даниила Гранина и произведения братьев Вайнеров "Эра милосердия". "Клетка" Азольского заставляет вспомнить оба эти сочинения: Большая Наука от Гранина плюс триллерная атмосфера Вайнеров. Только без гранинской нудности, без милицейской идейности Вайнеров.
Но и "Зубр", и "Эра милосердия" были в свое время популярнейшими произведениями. Читатель открывал их — и находил то, что искал. Теперь в поисках отвлечения открывают, говорят, Маринину, в поисках пищи для ума — вероятно, Пелевина. Дать оба продукта в одном флаконе — какая-то, оказывается, неисполнимая задача. Не потому что продукты плохи, а потому что читатель хочет иметь их в отдельности.
Непохоже, что автор задумывал пародию, эдакую конструкцию из набора клише вроде Тарантино или Сорокина. Нет, судя по интонациям, штукарство, так сказать, второго порядка, игра со штампами вообще чужда рецензируемому автору. В этом смысле его текст весьма архаичен.
Можно рассматривать его как попытку заново открыть "естественный" стиль, прямое и честное описание "жизни в формах самой жизни". Но обстоятельства времени таковы, что даже удачная (как в данном случае) попытка реализма, реанимация этого стиля все равно выглядят не более чем экзотической литературной забавой. Пережив клиническую смерть, русский реализм не скоро (если вообще когда-нибудь) вернет себе доминирующую роль среди способов литературного письма.
МИХАИЛ Ъ-НОВИКОВ
Азольский Анатолий. "Клетка", Новый мир, 5-6, 1996