10 ноября в московском Театре эстрады состоялся концерт легендарной Диаманды Галас. Вопреки не слишком оптимистичным прогнозам Театр эстрады был почти полон, причем примерно половину аудитории составляли преданные поклонники певицы, а еще по меньшей мере четверть зала ей удалось покорить за 70 минут концерта. Все разошлись, вполне довольные друг другом,— достаточно сказать, что певица, известная своей суровостью на сцене, послала в публику воздушный поцелуй. Так что организатор — "ФиЛи Промоушн-Территория" — и информационные спонсоры ("Коммерсантъ", "М-Радио", "Программа А") тоже могут быть довольны. После концерта ДИАМАНДА ГАЛАС дала эксклюзивное интервью нашему корреспонденту ДМИТРИЮ Ъ-УХОВУ.
На концерте в Москве Диаманда Галас меньше всего соответствовала ассоциирующемуся с ее именем "радикальному имиджу". Никакого — или почти никакого — действия на сцене, движения — не больше, чем нужно в зонгах Брехта. Никакой рок-электроники, никаких декораций (напомню, что заговорили о певице сначала в театральных кругах — после выступления на знаменитом фестивале в Авиньоне в 1978 году). С начала 90-х, однако, она гораздо чаще выступает только под собственный фортепианный аккомпанемент с минимумом освещения и всего одним театральным эффектом — кроваво-красным прожектором в двух-трех эпизодах. Московский концерт был именно таким.
На протяжении всей беседы, которая состоялась на следующее утро после концерта, чувствовалось, что выдающаяся певица наслаждается разговорами о проблемах самой серьезной, а не только альтернативной музыки.
— Один американский критик сострил, что самый забавный из всех слухов о вас — это тот, что многие слухи вы создаете сами.
— Да, это правда.
— Тогда давайте пустим еще один. Вы попробовали почти все, что есть в современной музыке, начиная с Limits авангардиста Винко Глобокара и радикального джазиста Джона Зорна до индустриального рока Test Dpt и саундтрэка копполовского "Дракулы" (как известно, за звуковые эффекты с вашим голосом этот фильм был удостоен "Оскара"). Каким будет ваш следующий шаг?
— Ну, во-первых, это еще не все, что есть в современной музыке. А слух пусть будет такой: я ношусь с идеей спеть Erwartung Арнольда Шенберга. Знаете?
— Да, и не удивляюсь: в сущности, эта монодрама 1909 года о том же, о чем ваши 25 Minutes to Go — монолог приговоренного к повешению. Человек отсчитывает минуты перед казнью и уже как бы после нее издает жуткий звук "у-у-у-у"... Ситуация почти та же, что и у Шенберга,— женщина ночью в лесу находит труп возлюбленного. Да и в своем вокальном арсенале вы активно используете шенберговское Sprechstimme — разговорное пение.
— Да, этот период, в том числе и принцип шенберговского музыкального театра, меня очень интересует. Я только что от вас узнала, что в саундтрэке "Прирожденных убийц" Оливера Стоуна вместе с моим голосом Трент Резнор использует и "Воццека" Берга. Вот что я тоже хотела бы спеть — именно Воццека, мужскую партию из этой оперы, а не женскую. Из музыки начала века я ведь пела и "Свадебку" Игоря Стравинского.
— Значит, как и следовало ожидать, вы знаете о русских плачах не понаслышке. Правда, у Стравинского — плачи свадебные, а не похоронные. Впрочем, и там и там используются широкие скачки в мелодии, как бы не мотивированные чисто музыкальной формой; эти резкие переходы из грудного регистра в головной идут скорее от традиции восточноевропейских профессиональных плакальщиц, а не от блюза. Хотя, конечно, ваши низкие звуки — такие же, как у негритянских исполнительниц евангелических песнопений "госпел",— Ареты Франклин и Мэхелии Джексон.
— Спасибо за комплимент. И, вы правы, для меня этика и эстетика афроамериканского блюза — что-то очень древнее, что возникло еще до того, как цивилизация разделилась на христианскую и мусульманскую. Мне кажется, что через общий исток этих культур в блюзе можно услышать гораздо больше, чем сегодня используется в поп-музыке.
— Вы имеете в виду все ее виды и жанры?
— Нет, конечно, если не считать поп-музыкой и альтернативные направления, под маркой которых я у вас выступала. Помните, на пресс-конференции меня спросили про Джорджа Майкла? (Майкл, как и Галас,— певец греческого происхождения.— Ъ). Я и Джордж Майкл? Mamma mia! Ну что у меня с ним может быть общего? Но никто не спросил меня, кто такие Джон Колтрейн, Орнетт Коулмэн или Бобби Брэдфорд, у которого я двадцать лет в Лос-Анджелесе училась джазовой импровизации.
— Действительно, унисоны голоса и фортепианных октав напомнили скорее фразировку послевоенного бибопа.
— Я рада, что вы заметили это. Я больше слушала Бада Пауэлла и Дюка Эллингтона, хотя это и старая музыка. А сейчас зачитываюсь автобиографией Аниты О`Дэй (джазовая певица, популярная в 40-е годы.--Ъ). И очень жалею, что не было времени изнутри осмотреть этот красивый собор, что реставрируется напротив Театра эстрады.