Деклан Доннеллан поставил Шекспира в России
Случаи, когда в российских драматических театрах ставят по-настоящему крупные европейские режиссеры, до сих пор редки. После Петера Штайна с его "Орестеей" первой западной звездой, выпустившей спектакль в нашем театре с нашими актерами, стал художественный руководитель лондонского театра "Чик бай Джаул" Деклан Доннеллан. Прославившийся постановкой шекспировских пьес, он и в России решил не изменять своему главному автору. В петербургском Малом драматическом театре только что состоялась премьера "Зимней сказки".
Как утверждают шекспироведы, источником сюжета "Зимней сказки" Шекспиру (то бишь графу Рэтленду со родичи,— не устаю отсылать читателя к сенсационной книге Ильи Гилилова) послужил некий прозаический роман некоего Роберта Грина "Пандосто, или Торжество Времени". Что бы там ни было внутри, главное сказано во второй части заголовка.
Хотя и в пьесе Шекспира, и в спектакле Деклана Доннеллана время вершит судьбы героев совсем не торжественно, без бутафорских раскатов грома и без рокового величия своей поступи. Шекспир задал эту будничность очень прямо — превратил Время в актера, в действующее лицо, произносящее короткий и выразительный монолог. И тем самым, разумеется, задал всем режиссерам головоломку. Как произносить сей текст?
В спектакле Малого драматического он отдан преувеличенно сгорбленной старуха-дворничихе, до того молча и усердно чиркавшей метлой по подмосткам. Выпрямившись и откинув грубый холщовый капюшон, она оказывается молодой и эффектной блондинкой (Татьяна Рассказова). Поигрывая ведьминским орудием, эта помощница автора налаживает связь двух частей пьесы, между которыми проходит шестнадцать лет.
Хотя, в сущности, наладить и поставить все на свои места в "Зимней сказке" не дано никому. В этой поздней пьесе Шекспир, чья привычка весьма вольно обращаться с логикой действия и поступков общеизвестна, побил, кажется, все поставленные им рекорды авторского своеволия. Современным мастерам "хорошо сделанной пьесы" ничего не стоит разгромить Великого Барда в пух и прах, уличив его в вопиющем непрофессионализме.
Вспыхнувшая в душе сицилийского короля Леонта ревность, его расправа над женой и дочерью, смерть наследника, так же как чудесное спасение принцессы и ее возвращение на родину через шестнадцать лет вместе с влюбленным в нее принцем Богемии, прозрение жестокого ревнивца, шестнадцатилетнее вынужденное заточение королевы в виде статуи самой себя и потом "оживание" этой статуи — эти события обрушиваются на голову зрителя, как говорится, без предупреждения. Шекспир пишет как бы "мыльную оперу", к тому же на время забывая о главном сюжете и увлекаясь интермедиями из жизни богемских крестьян. Автор оказывается не в ладах и со здравым смыслом, и с географией (Богемия у него находится на берегу моря), и с единством действия. Пьеса абсурдна от начала до конца.
Доннеллан называет "Зимнюю сказку" едва ли не самой любимой своей шекспировской пьесой. Причудливая и странная, в его постановке она действительно перестает казаться чужой и надуманной. Режиссер вдохновляется этой авторской свободной композицией, как другой на его месте был бы захвачен "железной логикой". Внешняя концепция ему ни к чему. Доннеллан и его постоянный соавтор художник Ник Ормерод избегают эффектных постановочных ходов и запоминающихся сценографических сюрпризов. Разве что режиссер "стоп-кадрами" останавливает действие, давая протагонистам возможность произнести монологи-аппараты. А художник придумывает для сицилийского королевского двора морскую офицерскую форму. Впрочем, мундиры сицилийских правителей выглядят не менее условными, чем сарафаны и пиджачные пары богемских пейзан.
Конечно, неброскость постановочного рисунка "Зимней сказки" обманчива. Художника увлекает метафизика пустого театрального пространства, а режиссера — самоценность освобожденного от психологии действия. Актеры остаются наедине с текстом и в этом самом тексте должны найти драматическую и театральную экспрессию. Разумеется, этот внешний минимализм скрывает кропотливую работу (несмотря на фантастическую для российского и обычную для западного театра скорость: спектакль поставлен за семь недель). Одним актерам предложено сдерживать себя, другим (как Сергею Бехтереву и Николаю Лаврову в ролях богемских крестьян) дозволено чуть больше сценического лакомства. А Петру Семаку (Леонт) режиссер дарит редкую возможность точно и заразительно сыграть подлинную слепую страсть и подлинное раскаяние. Важно, однако, то, что английский мастер не "расставляет" актеров, а стремится создать условия для свободной игры.
Ценность результата удваивается тем, что он достигнут в МДТ. Театр Льва Додина — это театр высоких идей и серьезных миссий, театр совсем другого, властного режиссерского почерка. Об этом вспоминаешь, когда в какие-то моменты спектакля кажется, что у актеров в жестах, взглядах и интонациях чуть меньше беспечности и иронии, чем хотелось Доннеллану. Меньше вкуса к личной и художественной свободе.
Но безупречное режиссерское чувство стиля делает свое светлое дело. От спектакля остается легкая и ранящая грусть, суть и состав которой привычным набором критических химикатов не определишь. "Зимняя сказка" — спектакль нежный и меланхоличный. Его нерв пробегает где-то там, где встречаются знакомые каждому особый страх и особое счастье — те, что связаны с осознанием быстротечности жизни. Нелепая сказка вдруг приближается к самому главному и суровому закону бытия. Не случайно Доннеллан взял старый перевод Петра Гнедича, грубоватый и менее поэтичный, чем другие, более близкий "шершавому" стилю позднего Шекспира — спектакль не слезлив и далек от дурной сентиментальности. Но полон витальной чувственности. Деклан Доннеллан режиссирует ровно столько, чтобы не подавить воображение зрителя. Напротив, чтобы обратить его к его же, зрителя, личному опыту обретения иллюзий и прощания с ними. Обо всем этом, впрочем, сказано лаконично и человечно, без нравоучений и, повторюсь, без неуместных претензий на трагизм.
А еще становится понятно, почему эта пьеса со счастливым вроде бы концом так невыразимо печальна. В финальной полутьме через сцену тенью пробегает некогда умерший мальчик. На секунду замирает около обнявшихся матери, отца и сестры (останется с ними? тоже, как и мать, оживет?) и мигом исчезает где-то в правой кулисе. Тиран прозрел, королева прощена, дочь счастлива, но ребенка не вернуть. Это факт сюжета, это закон мироздания. Но это и те самые, сугубо театральные, категории — игра и произвол, которые по Шекспиру (или по кому угодно, но все-таки написавшему "Зимнюю сказку") составляют суть всевластия времени.
РОМАН Ъ-ДОЛЖАНСКИЙ