Балет возобновление
Парижская опера возобновила спектакль "Орфей и Эвридика" Кристофа Глюка в постановке Пины Бауш. Танцевальная опера, так ее называла хореограф, вошла в репертуар парижской труппы в 2005 году под руководством и под присмотром самой гранд-дамы. После внезапной смерти ее спектакли взлетели в цене, и Парижская опера — один из немногих театров мира, которому удалось их когда-то заполучить,— регулярно возвращает их в свой репертуар. МАРИЯ СИДЕЛЬНИКОВА убедилась в том, что успех этой оперы зависит от артистов балета.
Пина Бауш увлеклась оперой в середине 70-х, вскоре после того, как приняла предложение возглавить Вуппертальский театр танца — провинциальную балетную труппу, которая всего спустя несколько лет стала образцовой современной компанией. И пусть придуманный ею "танцтеатр" все же оказался более успешным, чем "танцопера", "Орфей и Эвридика" числится в списке ранних шедевров рядом с "Весной священной".
К каждому главному танцевальному персонажу она приставила оперного двойника, а хор спустила со сцены в оркестровую яму. Либретто было выбрано в итальянской, оригинальной версии с несчастливой концовкой: за неумение доверять Эвридике суждено умереть, Орфей обречен на страдания. "Траур", "Насилие", "Мир" и "Смерть" — каждая из четырех картин соответствует не только перипетиям сюжета, но и дорогим сердцу хореографа темам, неизбежно возникающим в каждом спектакле Бауш, будь то древнегреческий миф или путевые заметки последних лет.
С "Орфея и Эвридики" начался счастливый творческий роман Вуппертальского театра танца со сценографом Рольфом Боржиком, продлившийся до его смерти. Он умел в цвете и в деталях расшифровывать психологические коды своей заказчицы и придумал все те приметы, по которым безошибочно узнается любой спектакль Пины Бауш. В "Орфее" они считываются мгновенно: белое и черное — жизнь и смерть, броские мазки красного — разрушающая страсть. Оперные солистки всегда в черном — этакие тени смерти, фатально нависающие над героями. Первая картина открывается эффектной, врезающейся в память сценой: мертвая Эвридика в белом, одновременно подвенечном и похоронном, платье восседает на высоченном стуле, спрятанном под волнами ткани, а поперек сцены брошено гигантское мертвое дерево. Вначале сценограф еще оставляет место свету и надежде, но уже во второй картине темнота сгущается и смерть выходит на первый план. В преисподней маются слепые женщины — невесты, не дожившие до свадьбы, орудуют трое мужчин в кожаных фартуках — воплощение трехглавого Цербера, а парки из нитей плетут лабиринт вокруг стульев, которые плотной стеной выстроились на границе с жизнью. За этой мрачной сценой ошеломляющим контрастом следует идиллический "Мир" — самая светлая и нежная картина "Орфея". Воздушные платья, невесомый, текучий кордебалет и краткое воссоединение влюбленных на миг дают надежду на счастливый финал. Сценография, бесспорно, сильная, выигрышная сторона спектакля, но все же он держится на работе артистов.
Составы "Орфея и Эвридики" не блистали звездными именами: на премьере танцевал избранник самой Бауш — Ян Бридар, несколько вечеров отдали этуалям Мари-Аньес Жилло и Стефану Буйону, а на рядовые спектакли бросили первых танцовщиков и "сюжетов" — простых солистов. По всей видимости, руководство театра рассудило, что знаменитого имени хореографа достаточно для заполнения зала, а труппе вскоре предстоит "Баядерка" Нуреева и надо бы поберечь ноги лучших артистов. Впрочем, часто бывает, что незаметный классический танцовщик неожиданно раскрывается в современной хореографии. Увы, этого не случилось с молодым "сюжетом" Никола Полем. Своего Орфея он танцевал так, словно прочитал заученный до автоматизма текст: без эмоций, без понимания, не говоря уже о той колоссальной внутренней работе, которой требовала от своих артистов Пина Бауш. Едва ли в этом флегматичном танцовщике можно заподозрить античного героя, которого любовь делает уязвимым. Кажется, роль Орфея больше подошла бы Алис Ренаван — яркой балерине, дослужившейся в этом году до звания "первой танцовщицы". А вот в партии покойницы Эвридики ей было слишком сложно укротить свой природный нрав, который предательски рвался наружу. Однако с хореографией она справилась в разы лучше своего партнера: не упускала ни малейшего проходного движения, которые зачастую игнорируют артисты балета в угоду технике и на которых замешана хореография немки.
Опера идет на немецком, без перевода и субтитров — Пина Бауш всегда твердила, что тело красноречивее любых слов. Но парижским танцовщикам этого состава "разговориться" так и не удалось.