Женщина сквозь призму безумия

Кира Долинина о выставке Мирослава Тихого в Мультимедиа Арт Музее

Он умер прошлой весной. Он никогда не побывал ни на одной из своих выставок. Последние сорок лет своей жизни он был стар, грязен, небрит, вонюч и страшен. Когда его дни были хороши, он работал: ходил по своему маленькому моравскому городу и снимал то единственное, что его в мире интересовало,— женщин. Когда ему было плохо — уничтожал сделанное и ругал тех, кто пытался ему помешать. Всю свою жизнь он носил сшитое отцом пальто — когда оно рвалось, чинил на себе, скрепляя проволокой или веревкой. Его звали Мирослав Тихий, и он был безумен.

Эту историю можно изложить как историю грязного старика-вуайериста, больше всего любившего снимать полуголых женщин из-за сетчатой решетки городского бассейна. И это будет правдой — несметное количество фотографий, сделанных скрытой в складках немыслимо старой и рваной одежды камерой, на которых изображены ноги, руки, спины, попы, тени, абрисы незнакомок, кажется почти обвинением в тяжелой форме эротомании. Он никогда ни до кого из своих объектов не дотрагивался, но на него часто кричали, а иногда и поколачивали. Попытки пришить ему сексуальную статью были, ничем не увенчались, но осадок-то остался.

Эту же историю можно рассказать как историю чрезвычайно талантливого молодого художника, которого размолола в пыль система, воцарившаяся в Чехословакии с приходом коммунистов к власти. И это тоже будет правдой — застенчивый юный провинциал, начавший учиться в Пражской академии художеств сразу после войны, поймавший там несколько лет звенящей художественной свободы, освоивший язык экспрессионизма как родной, замолчал, как только начали закручивать гайки. Вместо обнаженных натурщиц ему было предложено рисовать пролетариев, и воображаемый молот в их поднятых в классовом гневе руках буквально прибил юношу к земле. Он ушел в себя, а его быстро ушли из академии.

Мирослав Тихий. 1990-е годы

Фото: Courtesy Foundation Tichy Ocean

Самым распространенным способом бегства от новой диктатуры в Чехословакии 1950-х годов был отъезд в провинцию. Тихий, как и многие его друзья, вернулся в Моравию, где поселился в отчем доме в городке Кийов, неподалеку от Брно. Он войдет в знаменитую "Пятерку из Брно", его работы будут показаны на неофициальных выставках, а подготовка к первой, действительно большой и важной выставке в Праге в 1957-м обернется для Тихого катастрофой — не выдержав напряжения, он очутится в психиатрической клинике. Это не было началом болезни, но стало переломным моментом. Противостояние с внешним миром после этого срыва приобрело еще и показательный характер.

Начиная с 60-х годов Мирослав Тихий прекращает бриться, носит только старую одежду, живет на одну крону в день, питается тем, что удалось спасти от мышей, не сумевших забраться под сооруженную художником защитную корзину, в качестве краски использует сажу, а фотоаппаратуру собирает из всевозможных трубок, картонок, катушек, проволок, снабжая их самодельными линзами из старых очков или плексигласа. Регулярно, по главным коммунистическим праздникам, его отправляли в камеру, где насильно мыли, стригли, кормили, уговаривали вести себя хорошо, и отпускали домой. Там все начиналось сначала. Его уход в "каменный век" не есть только признак душевной болезни, это совершенно осознанный художественный жест: в стране, где все шли вперед, он ушел назад; его неприятие системы как таковой обернулось неприятием и системы этических условностей; он выстроил свою иерархию ценностей, в которой на самой вершине красовалось старое пальто — недаром, как рассказывают, он пытался застраховать этот ветхий объект на сумму, равную стоимости роскошного автомобиля. Для него, мастера ржавых оптических шедевров, память, заложенная в вещь, была куда ценнее новой железяки.

"Без названия", 1960-80 годы

Фото: Courtesy Foundation Tichy Ocean

А еще эту историю можно рассказывать как историю большого художника. Недаром первую же персональную выставку Тихого в 2000 году открывал отец кураторского искусства как такового Харальд Зееман, о нем писал Кристиан Болтански, его выставляли в цюрихском Кунстхалле, парижском Центре Помпиду, франкфуртском Музее современного искусства. Объектом стали не столько рисунки и полотна Тихого, сколько его фотография. Бесконечная эротическая летопись обернулась своеобразной энциклопедией, "эстетическим историческим документом" (по определению Болтански), ценность которого и в его абсолютной подлинности, и в жесточайше отрефлексированной художественности. Пятна от вина и супа, отпечатки подошв и ножек стульев, рваные края, засвеченные фрагменты, плохие химикаты, мутная промывочная вода — все шло в дело. То, что сам Тихий считал законченным, подвергалось тщательной обработке — снимок мог быть драным и грязным, но композиция должна была быть безупречной, а паспарту и рамка (и то и другое — из подручных картонок и бумажек) отрисованы чем попало, но согласно твердому замыслу автора. Он никогда не сделал ни одной своей выставки, но оставил нам сотни кадров, из которых можно бесконечно сочинять главную его историю: историю про Город женщин, ускользающий рай, его личную Аркадию, в которой только такому, как он, "Тарзану на пенсии" и должно жить.

Московский Мультимедиа Арт Музей, с 23 февраля

Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...
Загрузка новости...